Ярослав Морозов - Ларин Петр и машина времени

— А бал? Они должны быть вместе на этом балу, раз ты уверен, что только с него могут завязаться их отношения! Он, в конце концов, случайно может начать с ней разговор, поговорить об общих интересах. Они же твои дядя и тётя, ты должен знать, что они обычно делают вместе и о чём говорят друг с другом. Не может быть, чтобы за двадцать пять лет они так уж изменились. Ну-ка, какие у них общие интересы?

Пётр остановился и выразительно посмотрел на Ситникова:

— Никаких!

— Да, ничего в мире не меняется, — протяжно вздохнув, ответил Ситников, определённо имея в виду не тётю Эльзу и дядю Жоржа. — Во всяком случае, люди не меняются никогда, и эпохи тут ни при чём. Остаётся надеяться только на этот вечерний бал и на то, что они просто увлекутся друг другом. А потом просто поженятся, ни на секунду не задумываясь, действительно ли это им надо.

Пётр подошёл к красочному рисованному плакату на доске объявлений. Плакат закрывал собой всю доску. В уголке его была изображена, очевидно рукой начинающего школьного художника, довольно сюрреалистичная набережная Невы с наполовину разведёнными мостами. «Пока не разведены мосты», — вспомнил Пётр название бала, даже не посмотрев на текст, размещённый на плакате.

— Ох, но ведь должен же сегодня этот зануда каким-то образом её поцеловать!

— Должен — значит, поцелует, — философски заметил инженер-химик. — Главное, ему это объяснить. Не отставай от своего нелепого дяди ни на шаг.

…Вместе они дождались следующего перерыва. Наступил обеденный час, у младших школьников уроки завершились, и в школе остались лишь ребята постарше. Общий для двух выпускных классов урок физкультуры планировался, похоже, на улице. Физрук в провисшем синем тренировочном костюме подтягивал и укреплял волейбольную сетку. Ему помогал Зайченко и ещё двое рослых подростков.

Георгий Спасакукоцкий был единственным, кто не направился к раздевалке, отделившись от двух стаек парней и девчонок. Он покрутился в вестибюле, внимательно изучил доску объявлений, заглянул в буфет в надежде непонятно кого или что там увидеть, затем направился в школьный двор. Пётр успел догадаться, что физкультура значилась на сегодня последним уроком, и испугался, что Спасакукоцкий (судя по толщине очков, как пояснил ему Ситников, он был от занятий физкультурой, несомненно, освобождён) сейчас направится домой. Это означало, что Петру предстоит увязаться за ним и по дороге попробовать всё же уговорить перейти к решительным действиям относительно Эльзы, но это одновременно значило, что придётся выпустить из-под контроля саму Эльзу Капитанову и Руслана Зайченко, которые, как заметил Пётр, вовсе не были такими уж недоброжелателями. Зайченко то и дело поддевал Эльзу громкими шуточками, а та, несмотря на своё старание хранить серьёзную и даже обиженную мину, то и дело разражалась звонким хохотом. Определённо, у теперешнего Руслана Зайченко были основания считать себя неправедно обойдённым… Всё шло к тому, что сегодня эта история могла оказаться переписанной заново.

Однако Спасакукоцкий домой вовсе не спешил. Он уселся на турник возле стадиона, вдоль которого физрук выстроил оба класса, усевшись перед ними на стульчике с журналом в руках. Из потрёпанного портфеля появилась на этот раз не книжка Стивенсона, а толстая бухгалтерская тетрадь, в которой Спасакукоцкий принялся что-то энергично писать. Иногда он перелистывал несколько страниц назад и решительно что-то вычёркивал.

Пётр уселся рядом с ним.

— Смотри, Эльза. В шортиках даже и ничего. Хотя в платье тоже. — Пётр подумал, что такая фривольная тирада настроит Спасакукоцкого на более раскованный лад.

Спасакукоцкий удивлённо на него покосился:

— А тебе что, козявка?

— Сам козявка, — беззлобно парировал Пётр. Он старался завязать непринуждённый разговор. — А чего ты домой не идёшь?

— А у нас ещё это… заседание.

— Какое заседание?

— Нашего общества любителей фантастики и приключенческой литературы. Ты что, не из нашей школы, что ли?

— Вы что, книжки там обсуждаете, что ли?

— Ну да, и свои тоже… рассказы.

— Свои? Это твоё, что ли? — Пётр потянулся к бухгалтерской тетради Спасакукоцкого.

— Да ну тебя, — попробовал отмахнуться и спрятать тетрадку за спину Спасакукоцкий. Впрочем, мальчишка выглядел эдаким отличником, и будущий дядя Жорж решил, что, очевидно, имеет дело с таким же отверженным в коллективе ровесников, как он сам. Мальчик выглядел как записной отличник, очки его до смешного напоминали очки самого Спасакукоц-кого — нет, наверное, ничего удивительного, что пацанёнок решил подружиться с непопулярным в школе старшеклассником-«заучкой». Почему бы и нет? Во всяком случае, впервые Спасакукоцкий видел школьника, который не собирался над ним насмехаться и смотрел ему в глаза доброжелательно. И потом, ведь действительно вчера он, прямо говоря, спас его от этого разнузданного Зайченко. Вон как смело бросился со своим пронзительным «Нет!». И Зайченко сразу как будто онемел и потерял весь свой запал, хотя в другой ситуации не глядя надавал бы малолетке по шее.

Спасакукоцкий посмотрел на Ларина Петра с возрастающей симпатией.

— Это мои рассказы. Про всяких там… ну, пришельцев из космоса, про волшебников тоже. Между прочим, у меня брат самый настоящий маг. Только я давно его не видел, — «дядя Жорж» погрустнел. — Они там и живут в своей школе. В Царскосельском. Но он говорит, что мои рассказы ерунда.

— Совсем не ерунда, — как можно убедительнее сказал Пётр. — А что тебе говорят в этом обществе, где вы собираетесь?

— А я никогда там ничего не читаю, — удивил его Спасакукоцкий. — Я говорю, что у меня ещё ничего нет до конца сделанного.

— Напрасно, — ещё больше удивился Пётр. — Тебе бы посоветовали что-нибудь, и потом, мой папа… Твой брат, я в этом уверен, просто не любит фантастики, разве ты не знаешь?

— Но если они скажут, что это никуда не годится? Я же… Я просто не смогу дальше писать. А так я пишу для себя, и неважно, плохо это или хорошо. Брат сказал однажды, чтобы я послал что-нибудь в «Пионерскую правду», но я же не напишу, как меня на самом деле зовут, и мне не смогут ответить, даже если захотят похвалить.

Пётр тяжко вздохнул. Всё свидетельствовало о том, что самооценка Георгия Спаса-кукоцкого отсутствовала напрочь и мнение Георгия о себе состояло только из обидных обзывалок и уничижительных отзывов, которые он слышал в свой адрес. Похоже, что и его отец был в этом смысле не лучше других. Однако следовало переходить к самому главному.

— Твоя беда в том, что ты уверен, будто всё хорошее может произойти только с другими, но не с тобой. Но внешнее впечатление часто обманчиво. То, что мы видим, иногда не имеет никакого отношения к тому, что есть на самом деле. Вот Эльза Капитанова. Смотри, самая красивая девчонка в классе, и мальчишки за ней бегают, а она на самом деле такая застенчивая, что даже на шутки ответить не может. Кстати, она моя соседка, мы с ней приятели. Между прочим, она меня к тебе и послала, только ты не выдавай, что я тебе рассказал. Она хочет сегодня с тобой танцевать и потом погулять на этих ваших «Разведённых мостах». И потом, она давно тебя приметила, говорит, вот единственный мальчишка, спокойный такой, с которым я бы дружила. Она жаловалась мне, что этот дурак Зайченко ей проходу не даёт. Она говорит, что, может быть, вообще сегодня на бал не пойдёт, если увидит, что он припёрся к её подъезду. Вот если бы ты мог прийти раньше его…