Ярослав Морозов - Ларин Петр и машина времени

— Послушайте, тётя…

Слова Петра утонули в бурных рыданиях тёти Эльзы. У неё начиналась самая настоящая истерика. Тётя подскочила к зеркальному сооружению в углу спальни и решительно обрушилась на полочку, где выстроились горы косметики. По полу звонко покатились баночки, тюбики и декоративные фигурки.

Пётр поднялся с дивана, тяжело сглотнув слюну. Он уже начинал кое-что понимать. Ситников ничего не перепутал, возвращаясь домой из будущего. Скорее, он сам, Пётр, кажется, и был единственной и трагической причиной всех странных и ужасных метаморфоз, которые произошли с привычным ему миром.

Но сначала следовало привести тётю Эльзу в божеский вид. Она безудержно голосила, прижавшись лбом к зеркалу, плечи её сотрясались от рыданий. К несчастью, кажется, расстроенное состояние Эльзы Спаса-кукоцкой было единственной неприятностью, разрешить которую Пётр мог очень просто и притом незамедлительно. Взяв тётю за руки, Ларин Пётр пробормотал несколько слов. Всхлипнув ещё раз, тётя успокоилась и осмысленно посмотрела на племянника. Затем, не говоря ни слова, открыла большую инкрустированную шкатулку и протянула Петру пожелтевший конверт. Открыв его, Пётр обнаружил несколько газетных вырезок восьми летней давности.

…Он бежал по окраинной незаасфальтированной улочке, не разбирая дороги. Бывшее сельское кладбище приютилось неподалёку от прежней окраины, где жили когда-то, в пору своей школьной юности, его дядя и тётя. Не обращая внимания на холодный дождь и на комья грязного песка, комьями налипающего на кроссовки, Пётр наугад плутал между могилами, жалея о том, что в кармане нет хотя бы фонарика, — серое небо буквально наползало на кладбище, сливаясь с тёмными кронами старых деревьев. Ну вот… Пётр остановился как вкопанный перед скромным серым памятником из гранитной крошки, увидев выбитые слова: «Георгий Спасаку-коцкий, 1960–1994. От скорбящих жены, дочери, сына». Ничего больше, ни единое изображение не указывало на силу скорби тёти Эльзы.

Присев на скамеечку, которая почти вросла в землю, — состояние могилы красноречиво свидетельствовало о том, что уже много лет скорбящее семейство не приходило к месту успокоения отца и мужа, — неожиданно для себя он вдруг разрыдался. Не сказать, чтобы он так уж сильно был привязан к своему дяде. Наоборот, его всегда раздражали безответность и мягкотелость «дяди Жоржа». Но теперь всё было кончено, дядя Георгий лежал в мокрой земле в двух метрах под его ногами, а рыдающая женщина в роскошном будуаре, растерянная и смятенная, очевидно, в чёрный для неё час оказалась слишком беспомощной для того, чтобы противостоять чужой воле злобного человека, разрушившего её семью. И виноват в этом был он, Пётр, его невинное дурацкое мальчишеское любопытство, которое подтолкнуло его взять тот злосчастный чип с хроникой спортивных достижений человечества. Конечно, ему же хотелось похвастаться ребятам из школы номер семь… «Похвастался»… Пётр вдруг вспомнил о том, что его должны были исключить из школы и лишить всех магических способностей, потому что он неправильно распорядился ими, нарушив один из запретнейших пунктов Дисциплинарного Уложения — и опять же из простого мальчишеского тщеславия: очень уж хотелось поразить Гражину, исполнив такой желанный для неё «фокус». Что ж, значит, прав был Егор Васильевич, посчитав, что волшебный дар в руках такого ветреного мага, как Ларин Пётр, не может принести решительно ничего хорошего. В довершение всего он сам захлопнул свою же собственную ловушку. Неизвестно, что сейчас с Соней и где она, как и неизвестно теперь, как жить дальше в позолоченной клетке Руслана Зайченко, всесильного городского мэра, которому существование племянника стояло костью в горле. И Пётр заплакал ещё отчаяннее.

— Это невозможно, невозможно! Это несправедливо! Этого не должно было случиться, не должно!!! — Пётр не замечал, что он плачет в голос, обращая к дождливому косматому небу свои бесполезные упрёки.

— Увы, мой хороший, это оказалось возможно, — Пётр услышал сзади себя грустный и как-то странно равнодушный голос, единственный голос, который сейчас мог вселить в него хотя бы относительное спокойствие. Тёплая рука сумасшедшего инженера Ситникова легла ему на плечо, и вслед за тем тёплая куртка изобретателя укрыла его плечи. — Это, дружок, оказалось возможно. Но ты не плачь. Ты не виноват ни в чём. Я всегда хорошо знал, что нам не следует заглядывать в будущее и уж тем более пытаться его переписывать.

— Я виноват, Ситников, я. Ничего не случилось бы, если бы меня чёрт не дёрнул купить тот чип в книжном магазине. Вы его выбросили, но он своё дело сделал, я уж не знаю как. Я знаю лишь то, что сразу после школы Руслан Зайченко стал делать ставки в подпольных букмекерских конторах и стал живой легендой, потому что не проигрывал никогда. И к началу легализации собственности у него вдруг обнаружилось огромное состояние. Оно-то ему и позволило всё, абсолютно всё, даже стать мэром. И жениться на моей тёте…

— Предварительно отправив на тот свет твоего дядю, — мрачно добавил Ситников.

— Как, вы об этом что-то узнали, Ситников? И вообще, как вы нашли меня здесь?

— Когда я узнал, что твоя тётя — супруга нашего славного мэра, и что её брак с твоим дядей закончился трагически, я подумал, что ты обязательно придёшь на кладбище, чтобы удостовериться, что твой дядя действительно в могиле. Я жду тебя здесь с самого утра.

Размазывая по щекам слёзы, Пётр прошептал:

— Но как, Ситников, я не понимаю, как это могло случиться?

Первым делом изобретатель Юлиан Ситников решил отвести измученного Петра к себе «домой». «Дом» инженера пребывал в плачевном состоянии. Старый ангар, служивший Ситникову лабораторией, очевидно, не привлёк внимания личностей, подобных тем, каких Пётр увидел ночью во время небезопасной перепалки с бывшим директором Воробьёвым. Крыша ангара сильно прохудилась, и под струи льющейся с потолка воды Ситникову пришлось подставить всю имеющуюся у него посуду. Сквозь широкие щели в стенах в ангар врывался холодный ветер, разнося по помещению обрывки бумаг, исчерченных знакомым Петру угловатым ситниковским почерком. Входная дверь, скрипя, покачивалась на полупроржавев-ших петлях. Пёс Леонардо, поджав хвост, бродил из угла в угол, стараясь устроиться потеплее, что ему, впрочем, никак не удавалось.

Ситников, очевидно, не терял времени даром. Он разложил перед Петром несколько газет, названия которых Петру ничего не говорили. Это были какие-то малоформатные бульварные газетёнки, появившиеся в большом количестве в конце девяностых годов. Страницы их пестрели изображениями обнажённых красавиц и леденящими душу кровавыми заголовками вроде «Сумасшедшая бабушка в беспамятстве забила гвоздь в голову внучки».