Ярослав Морозов - Ларин Петр и машина времени

— Ситников, да послушайте же вы! Я ещё раз вам говорю, я вернулся назад из будущего. Неужели вы совсем ничего не понимаете? Вчера вы упали в обморок, и я запустил машину заклинанием, она сама привезла нас сюда…

Ситников бросился в ванную и там уселся на край лохани, энергично растирая виски. Потом пустил холодную воду и сунул голову под струю воду.

— Ситников! — Пётр старался перекричать шум воды из крана и бормотания Ситникова. — Это я. Я вернулся сюда, потому что вы должны мне помочь попасть в тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый год, чтобы я мог достать оттуда вас. То есть не вас, не вас теперешнего, а вас второго, который был в будущем, а в прошлое, в восемьсот шестьдесят четвёртый год, попал случайно, потому что молния попала в машину времени!

Пётр осекся. Он сам запутался в том, в чём старался убедить сейчас Ситникова. Неудивительно, что с каждым словом мальчишки изобретатель всё больше убеждался в том, что сошёл с ума.

Ситников выдернул голову из-под крана, на ощупь нашёл полотенце и стал вытирать волосы. Брызги полетели на босые ноги Петра. Показавшись из-за полотенца, Ситников уставился на Петра в некоторой степени осмысленно.

— Тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый год? Хм… Но тогда объясни, если я, тот, который живёт с тобой в будущем, сейчас находится в прошлом, то как об этом смог узнать ты?

Пётр улыбнулся.

— Я знаю об этом, Ситников, от вас. Вы сами мне написали.

Пётр метнулся к столу и протянул изобретателю покоробившийся после просушки на камине листок. Ситников недоверчиво посмотрел на бумагу, потом на подпись и поднёс письмо к самым глазам. Он подошёл к столу, достал из верхнего ящика лупу и принялся недоверчиво изучать послание.

— Да, это мой почерк, — потрясённо выговорил Ситников и вслух начал читать: — Дорогой мой друг! Если я не ошибся с расчетами, моё письмо ты получишь… ударит молния. Уже несколько месяцев я живу… графа Разумовского… Так… Из-за того что молния ударила в машину времени, временная цепь отправила меня в тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый год. После этого из-за переизбытка энергии вышла из строя схема управления перемещением во времени и механизм, благодаря которому машина могла подниматься в воздух…

Ситников тяжело опустился на стул, положив письмо на колени. Потом снова стал перечитывать его, уже про себя. Ему требовалось время, чтобы переварить неожиданную превратность собственной судьбы.

В комнате повисла тишина. Предоставив Ситникову приходить в себя, Пётр слонялся по даче, заваленной всевозможными чертежами, обрывками с формулами, механизмами и недоделанными конструкциями. Он решил примерить на голове устройство для чтения мыслей, но ощущение оказалось не самым приятным, и Пётр поспешил снять увесистую штуковину.

Погружённый в чтение Ситников наконец прервал молчание:

— А что, разве машина времени летала?

— Да, в двадцатых годах двадцать первого века вы додумались сделать так, чтобы она стала летать. Впрочем, мы с вами там были. Там все машины летают.

— Я подружился, оказывается, с графом Разумовским. Ему показались интересными некоторые мои мысли… У него собирается замечательное общество, мне любопытно наблюдать за этими людьми. Я занимаюсь естественными науками с его сыном, готовлю его к университету. В доме я живу на положении домашнего учителя, граф иногда находит время совершать со мной прогулки по своим угодьям и побеседовать со мной об устройстве миропорядка… Я пытался починить схему управления перемещением во времени, но оказалось, что пока это невозможно: нужные мне открытия будут сделаны лишь в сороковых годах нашего века. Но зато я освоил верховую езду…

Ситников прошёлся по комнате и воскликнул, как показалось Петру, ободрённо:

— Тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый год… Я учитель в доме образованного дворянина. Это же надо!

— Да уж, расчудесно, — хмыкнул Пётр.

— Так, что ещё здесь? — Ситников снова поднёс письмо к глазам. — Машину времени я закопал в заброшенном карьере возле разрушенного кладбища. Это недалеко от имения графа Разумовского, ты отлично знаешь эти места, потому что там находится твоя магическая школа. Вместе с письмом я нарисовал карту. Если машину никто не нашёл, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году она должна быть на месте. В кабине ты найдёшь инструкции по ремонту. И Ситников, который живёт в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году, то есть я нынешний, с помощью моих инструкций, вероятнее всего, сможет починить машину. Потом ты вернёшься на ней в свой две тысячи второй год и обязательно уничтожишь машину времени.

Тут Ситников нахмурился.

— Что, я захочу уничтожить машину времени?

— Ситников, вы потом сами поймёте, почему сейчас, наверное, вам этого лучше не рассказывать. Что там ещё вы пишете?

Ситников покачал головой и вернулся к чтению письма.

— …И ни в коем случае не пытайтесь вернуться сюда, чтобы вытащить меня из тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года. Я счастлив. Здесь свежий воздух, размеренная жизнь и замечательные условия для гармонии с миром. Я считаю, что ненужные путешествия во времени только нарушают равновесие времён. И вот ещё мне непонятно: я прошу позаботиться о Лео…

— Лео — это ваша будущая собака.

Ситников поморщился и продолжал читать:

— Всё, что нужно Лео, — это еда. Я уверен, что ты не бросишь его. Не волнуйся, он ест даже овсяную кашу. Пётр, я считаю тебя своим другом и верю, что ты поймёшь моё право на подобный выбор. Ты очень много значишь для меня, и я всегда помню о тебе. Жаль, что мы прощаемся. Твой друг во времени Юлиан Ситников. Девятое сентября тысяча девятьсот… нет, тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года.

Губы Ситникова дрогнули.

— Я не думал, что могу написать такое сентиментальное письмо. Наверное, тот век подействовал на меня…

Пётр присел возле тумбочки, на которой стояла шахматная доска с начатой партией. Крохотный щенок лапкой сбивал фигуры.

— Тихо, Марта, — шикнул на собачку Ситников.

Щенок посмотрел на него преданными глазами и заскулил. От этого Петру стало не по себе.

— Ситников, простите меня. Я расскажу вам… Это произошло из-за меня. Если бы я не купил в будущем чип со спортивными рекордами и старик Зайченко не притащил в прошлое эти чёртовы бумаги… Хотя что теперь…

Неожиданно Ситников добродушно потрепал его по волосам.

— Все хорошо, Пётр. Я всегда тяготился нашим веком. И всегда любил ту Россию. И потом, можно считать, что мне повезло. Я мог бы угодить в Средневековье, и тогда меня сожгли бы как колдуна.

Опустив голову на руки, Пётр расплакался.

Сняв с каминной полки лист бумаги с начерченной на нём схемой, Ситников задумался.