София Серебрянская - Королева воздушного замка [СИ]

Нет, то наяву, не во сне, кто-то безумно колотился в дверь.

— Шантия! Шантия, вставай, быстро!

Сквозь зябкий туман проступил не столь желанный берег, а встревоженное лицо Элори: так не глядела сестра даже тогда, когда довелось ей на хлипкой рыбацкой лодке пережить чудовищный шторм. Ещё не отошёл разум от сладостных видений, посланных богиней, и потому Шантия смогла лишь потянуться и безучастно спросить:

— Что случилось? Уже пора вставать?

Глупый, глупый вопрос — и без того видно, что сквозь узкие окна не пробивается солнечного света, что всё ещё стоит на дворе глубокая ночь. Но сердце ещё не замирает в предчувствии беды, не холодеет, и лишь настойчивый шёпот Элори вновь и вновь повторяет:

— Вставай же, нужно уходить, давай, давай… Да что же с тобой такое!

Никогда прежде у сестры так не блестели глаза — и лишь сейчас Шантия запоздало поняла, что дело не только лишь в едком дыме, в нехватке света.

— Что случилось?..

— По дороге объясню, быстрее! Они там друг друга поубивают!

— Кто?..

— Во имя богини, шевелись! — Элори с силой дёрнула Шантию за запястье — и боль наконец-то заставила вырваться из плена грёз. Что, что могло измениться, пока она спала?..

А сестра тем временем волокла её, безучастную по коридорам — один, другой, лестница, зал… Волокла в чём есть, не дав даже накинуть плаща и верхнего платья. Двери, двери, множество дверей, одна за другой; лабиринт, где не сыскать выхода. Элори бежала и шептала бессмысленные, непонятные слова:

— Они сражаются — там, наверху! Дядя и этот их вождь…

Дядя. Отец?.. Шантия замерла и дёрнула Элори за руку — назад, быстрее!

— Во имя богини, что ты творишь? Бежим, скорее! Он обезумел, точно обезумел, нам нужно спрятаться, убежать, пока он нас не нашёл, ты понимаешь, пока…

— Я не брошу отца! И мой брат… где он?! Где?!

Крик оборвал звон пощёчины. Никогда до того Шантию не били по лицу, и оттого вдвойне странно было получить удар сейчас, не от чужаков-варваров, а от привычной и родной сестры. Она застыла — застыла с приоткрытым в несорвавшемся вопле ртом, и смогла только жалобно прохрипеть что-то неразборчивое.

— Ты его не спасёшь, дура, понимаешь?! Мы погибнем, если останемся, погибнем, если нас заметят.

Слова понятны, даже слишком; местами — чрезмерно просты. Но почему, почему они звучат так чуждо? Не её, нет, не её жизнь — такие слова уместны для легенды, для страшной сказки с несчастливым концом, не для настоящей беды. Сон, точно такой же сон, глупый и несуразный, и так похожий на прежние кошмары…

— Очнись! — сестра не шепчет даже — шипит. — Слушай внимательно. Мы спустимся во двор. Пройдём мимо стражи. И уйдём отсюда. Как можно дальше. Поняла?!

А как это — говорить?

— Ты меня поняла?!

Теперь слышнее, ярче отдалённое эхо битвы, отдалённые крики, так уместно звучащие в бесконечном лабиринте каменных колонн и дверей. Не прислушаешься — решишь, будто то лишь отзвуки тревожных криков ночной птицы. Шантия не чувствовала собственного тела, не чувствовала самой себя: не по-настоящему, как во сне. Даже голос исчез — так же, как в тех страшных снах, где ты видишь нечто чудовищное, а из горла вырывается лишь жалкий писк.

— Ты поняла?! Да приди же в себя! Ты нас выдашь!

И сердце, до того бившееся медленнее, вдруг ускоряется, и мелькают кругом двери, пятна света, новые лестницы, тяжёлые пыльные гобелены. Кажется, ничего не меняется кругом — бежишь на месте, снова и снова возвращаешься в одни те же залы и коридоры. Без конца. Бежать. Молчать. Бежать.

— Да где же… — голос Элори срывается, и вслед за ним обрывается сердце. Она, причина испуга, стоит напротив, стискивая полными белыми руками край передника: человеческая женщина, служанка. Отвисает дёргающаяся нижняя губа — и визг, пронзительный, громче крика чайки. Шантия зажала уши — не оглохнуть бы! Но Элори не даёт и защититься от мерзкого вопля, бьёт служанку по жирным щекам — не смей, замолчи, молчи, молчи! Бежать, снова бежать, будто её и сестру связали прочной верёвкой, не разделиться, не потеряться! Отцепишься — темнота ухватит, утащит, задушит…

И снова — зал, тот самый, где накануне пировали гости, тот, где на полу ещё темнеет кровь. Совсем близко, ещё немного, только бы не услышали, только бы не заметили…

Шаги.

Гобелен, за которым пришлось спрятаться, пахнет пылью, и так хочется чихнуть, но нельзя, нельзя, зажать рот, нос, перестать дышать — не должны найти, не должны. Шантия закрыла глаза: думать о хорошем, думать о доме, о таких далёких островах и плеске волн, не о шагах, не о ставших неясными людских голосах…

— О та, что не видя, видит больше прочих, та, чья кровь — священные озёра, а жилы — реки…

Элори говорила почти неслышно — слишком громко. Увидят, заметят, перестать дышать, заставить сердце остановиться — нельзя, нельзя, увидят… Замолчи.

— … Дочь, пошедшая войною на отца и своим грехом подарившая нам жизнь, та, что…

Замолчи.

— … Сохрани нас, пресвятая Джиантаранрир, спаси…

Замолчи!

С шумом обрушился слишком сильно стиснутый гобелен. Теперь их видели — её и Элори. Двое стражей — и сам лорд Кродор. Шантия смотрела — и видела дракона с оскаленными окровавленными клыками; какое дело, что вместо зубов — топор, если так реальна кровь, повсюду, яркая, как пурпур на белом шёлке.

Людской вождь опустил оружие и сказал что-то — понять бы, что! Ноги не держат, руки сами собой вскидываются — защититься, укрыться! Как в детстве, рухнуть на пол и обнять себя руками, и поверить, будто теперь не страшны ночные чудовища.

Вот бы теперь перестать дышать.

Тем временем чуть ближе подошёл один из стражей; чуть меньше мгновения, такого долгого, пока сестра ухватила подсвечник, пока взмахнула им — и упала на пол: что толку в тяжёлой железке против меча?.. Хватай оружие, сражайся — так должна вести себя сильная дочь Незрячей, так восстала, не имея сил, слепая дочь против трёхглавого отца…

Вот только вернётся тело, вернутся мысли; когда перестанет вырываться из горла вместо слов икота, когда хоть немного очистится воздух от запаха крови, свежей крови. Дракон, чудовище. Неважно — что, неважно — почему, какое дело! Сражаться, жить, жить, жить…

— Не бойся.

Смешно, до одури смешно. Он говорит — не бояться, а руки его в крови её сородичей; Шантия не сдержалась — и рассмеялась, и резкий, громкий звук заставил стражей и лорда дрогнуть, как если бы то был удар.

— Я не убью женщину, которая не сопротивляется.

— Вы отпустите меня?..

И голос не её — слишком низкий, едва слышный. Он говорит — не убьёт женщину, а Элори лежит рядом со вспоротым животом, как рыба с невычищенными потрохами.

— Не думаю. Ты останешься здесь. Разумеется, не в качестве моей супруги: ты лгала мне, лгала вся твоя семья. Куда же… служить ты не приучена, оно видно… Цени этот дар, и постарайся распорядиться им достойно.