София Серебрянская - Королева воздушного замка [СИ]

Кто-то среди гостей посмеивался, кто-то вновь завёл свои разговоры — но всё больше шёпотом, дабы не остановился на них яростный взгляд господина. Фрина стояла и то и дело дёргалась, будто какая-то сила вынуждала её склонить колени.

Хоть бы всё прекратилось, молила про себя Шантия, пусть даже снова каждый человек в этом зале оскорбит её, пусть даже замок вместе со всеми ними воспарит в небеса. Чужая неприязнь — полбеды, страшнее в тысячи раз стоять рядом с человеком, чьи глаза сверкают, а руки дрожат в неясном нетерпении.

— Довольно, Кродор! — тот, кого людской вождь называл Ингвудом, встал около супруги. — Одумайся! Ты позоришь мою жену — ради иноземки?! Истинный сын нашего народа никогда бы…

Казалось, этих слов и ждал хозяин замка: улыбка обратилась пугающим оскалом, и Шантии даже почудилось, будто будущий супруг не подошёл к Ингвуду, а сократил расстояние меж ними одним прыжком.

— Ты прав, друг мой! К чему позорить женщину? Но ведь и ты позорил мою невесту, не зная даже её имени. Истинный ли я сын своего народа? О, безусловно! И кому, как не мне, знать: такие оскорбления смываются лишь кровью. К оружию!

Шантия хотела зажмуриться, но вместо этого смотрела, смотрела, не отводя взгляда и не видя. Хоть бы мама догадалась отвести в сторону брата, закрыла ему глаза! А тем временем толпа отхлынула к стенам, оставив в центре тёмного зала пустое пространство, и согбенные слуги поднесли своим господам оружие. Всё так же шептались, так же пересмеивались кое-где, будто то, что сейчас происходило, было для каждого делом привычным, лишь всхлипывала средь других Фрина. Сам Кродор, пусть грозный и массивный, не казался сейчас страшным или жестоким: он легко, будто игрушку, перекидывал из руки в руку топор — и по-прежнему улыбался, то и дело слегка щурясь. Слишком, слишком довольное лицо для того, кто собирается сражаться. А может, не насмерть?.. А может, как заведено было у некоторых племён, о которых Шантия читала в старых книгах, до первой крови?..

Со звоном осыпались на пол разломанные звенья золотой цепи, и Ингвуд едва успел отшатнуться. Теперь не так ярко сверкала блестящая одежда: окрасилась у плеча тёмной кровью. Нет, к чему глупые мысли — они убьют, убьют друг друга!

— Прекратите! — кричала бы Шантия, но голос обратился в жалкий хрип, и лишь открывался и кривился рот. Тем временем вполоборота посмотрел на невесту Кродор, чуть склонил голову, улыбнулся — и топор встретился с плотью. Развеялась страшная магия, не позволявшая до того закрыть глаза — и Шантия зажмурилась, жалея, что всё ещё слабы руки, что не получается закрыть вдобавок уши.

— И так будет с каждым, — рычал Кродор — не человек, дракон, — с каждым, вы слышите, кто посмеет сомневаться во мне, кто посмеет оскорбить мою семью!

Кричала женщина — наверное, Фрина — но крики быстро смолкли. Разговоры, шёпот, кое-где даже смех. Шаги. Пахнущий кровью дракон подошёл к будущей невесте. Нельзя, нельзя больше жмуриться, нужно понравиться. Она открыла глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть, как шмякнулась под ноги, обрызгав кровью подол, отрубленная голова.

Шантия не закричала, нет, лишь зажала рот рукой, попятилась и побледнела — не упасть бы, нет, не из страха показаться слабой, а лишь из дикого ужаса коснуться случайно мертвеца, коснуться крови, запачкаться в ней ещё сильнее. Погасла улыбка лорда:

— Это — мой дар, но вы, как вижу, не желаете принять его.

Чудовище, истинное чудовище Антара — нет, нельзя так думать. Он убил человека за оскорбление, но убил не ради себя…

— Простите, — пролепетала Шантия, стараясь не дышать, ведь с каждым вдохом проникал внутрь и запах свежей крови, — на моей родине не принято дарить чужую смерть.

Кродор не сказал ни слова, лишь махнул рукой. Откуда-то показались слуги, которые выволокли из залы и голову, и тело Ингвуда, и его давящуюся рыданиями жену. Лица, лица — равнодушные, будто бы вспышка гнева со стороны правителя не напугала их, будто случилось нечто обыденное…

— Однако ваша дочь весьма впечатлительна, Ваше Величество, — чуть прищурившись, проговорил людской вождь. — Неужели не доводилось ей прежде присутствовать на турнирах?

— Турнирах?.. — непонимающе переспросил отец. Следом поразился и Кродор:

— Разве вам не случалось устраивать турниры? — не подходи, не подходи к тем, кто тебя чище, твои руки пахнут кровью. — Как же вы узнаёте, кто из ваших рыцарей — сильнейший и достойнейший?

— У меня нет рыцарей.

Распахнулись двустворчатые двери, забивая запах крови ароматом жаренного мяса и вина. Шантия вновь зажмурилась: на мгновение показалось, что это человека, убитого только что, они зажарили, как свинью. Никто не плакал больше в душной зале, никто не кричал и не оскорблял ни лорда, ни его невесту; празднество, веселье, как если бы смертоубийство только привиделось слегка захмелевшим гостям. Но Шантия не могла пировать, и не только лишь из-за смерти незнакомца. Теперь Кродор реже смотрел на будущую супругу, реже касался: лишь изредка мелькал пугающий блеск в драконьих глазах.

— Зачем страшный человек убил другого?..

Скользит по ткани, оставляя мягкий, чуть расплывающийся у краёв след окрашенная пурпуром кисть. Шелестит, переливается в мерцании свечей белый шёлк.

— Он сделал это ради меня. Я — его будущая жена.

Ради брата нужно держаться, нужно говорить уверенно и продолжать выписывать затейливые завитки — то ли надпись, то ли изящный узор. Выписывать, пока не устанет кисть, имя северного варвара, сплетённое воедино с её собственным.

— Но ты же об этом не просила! Зачем?

Проще будет не говорить с Ишханом вовсе, решила Шантия, не слушать глупые вопросы, на которые и сама не можешь дать вразумительного ответа. Зачем убил? Затем, что он — дикарь, для которого смерть так же естественна, как для других — ночной сон, он — хищник, который не может приступить к трапезе, не вкусив свежей крови, он — дракон, который не терпит неповиновения! Какие ещё, во имя милости Незрячей, нужны объяснения?

«Ради меня. Ради меня», — шептала Шантия себе под нос, пытаясь убедить не столь брата, сколько саму себя. Нельзя, нельзя думать дурное о человеке, с которым намереваешься разделить остаток жизни; нет, он суров, но лишь с чужаками, тех же, кто верен, он обогреет и защитит. И отныне так, как сплетены имена, сплетутся и судьбы. Джиантаранрир указала своей дочери именно этот путь, и никакой другой. Кощунственно, мерзко думать, что кому-то из сородичей она прежде указала верную смерть среди морских просторов.

Последний штрих, последняя капля багрянца на белоснежном полотне — и Шантия отложила кисть. Когда-то, будучи совсем малышкой, она мечтала о том дне, когда своей рукою вычертит два имени; тогда красный цвет означал лишь жар закатного солнца, дорогу, по которой приходят из Вечности души новорождённых, означал свет и радость грядущей жизни. Теперь же ей отчего-то думалось: как же похоже на пролитую кровь, забрызгавшую подол платья, и изящные штрихи складывались в глазах совсем не в утешительные письмена.