Джеймз Стивенз - Горшок золота

– Если не по нутру тебе твой хозяин, не следует ли поискать другую службу? – спросил Философ.

– Я о том думал; думал и о том, стоит ли мне убить его или жениться на его дочери. Она тоже не замечала меня, как и ее отец, но женщине я такого не спущу – как и никакой иной мужчина.

– И что ты ей сделал? – спросил Философ.

Юноша хихикнул.

– Первый раз не стал на нее смотреть, затем, когда подошла она вторично, я отвернулся, а на третий раз она заговорила со мной – и, пока стояла рядом, я рассеянно глядел ей за плечо. Надеюсь, сказала она, что твой новый дом тебе понравится, и тон выбрала приятный; я же поблагодарил ее и небрежно отвернулся.

– Красива ли девушка? – спросил Философ.

– Не знаю, – ответил юноша. – Я на нее пока не смотрел, пусть теперь и вижу ее повсюду. Думаю, она такая женщина, какая докучала бы мне, женись я на ней.

– Раз ты ее не видел, как можно так о ней думать?

– У нее робкие стопы, – сказал юноша. – Я смотрел на них, и они испугались. Откуда прибыл ты, достопочтенный?

– Сообщу тебе, – ответил Философ, – если скажешь свое имя.

– Это сказать легко, – проговорил юноша, – мое имя Маккулайн [51] В трактовке Патриши Макфейт (см. The Writings of James Stephens ) речь о далеком потомке – или метафорической реинкарнации – еще одного легендарного ирландского героя – Кухулина ( ирл . Cú Chulainn, букв . «пес Куланна»). Продолжая эту параллель, логично предположить, что девушка, с которой беседует Философ, – воплощение Эмер Прекрасновласой ( ирл . Emer Foltchaín), возлюбленной Кухулина, а дом, что прежде был дворцом, когда-то был чертогом отца Эмер – Форгала Манаха, не ладившего с Кухулином. Дополнительная перекличка с легендарным сюжетом: сказано, что Кухулин погиб сравнительно молодым – в 27 лет; юн и герой Стивенза. .

– Минувшей ночью, – сказал Философ, – когда вышел я из обители Энгуса Ога – то Пещеры Спящих Эрен, – мне наказали сообщить человеку по имени Маккулайн, что Серый из Махи заржал во сне, а меч Лаэга громыхнул об пол, когда Лаэг заворочался в дреме [52] Серый из Махи ( ирл . Liath Macha) – один из двух коней в боевой колеснице Кухулина. Лаэг (Láeg, Lóeg; в русскоязычной литературе также Лойг) – колесничий и друг Кухулина. .

Юноша вскочил.

– Достопочтенный, – произнес он срывающимся голосом, – не понимаю я слов твоих, но от них сердце у меня в груди танцует и поет, как птица.

– Коли слушаешь свое сердце, – сказал Философ, – постигнешь все хорошее, ибо сердце есть родник мудрости, какой забрасывает мысли в мозг, а мозг уже придает им очертания. – Засим простился Философ с юношей и продолжил свой путь по извилистой дороге.

День теперь был в полном разгаре, полдень давно миновал, и сильный солнечный свет пылал над миром непрестанно. Путь Философа по-прежнему пролегал в высоких горах, дорога пробегала коротко вперед да петляла и петляла то вправо, то влево. Такую дорогу, может, и тропой-то не назвать, до того она была узкая. Иногда и впрямь никакой тропы не оставалось – трава подкрадывалась дюйм за дюймом и прятала следы человечьи. Никаких изгородей, одна лишь суровая, взъерошенная земля, усеянная ползучим кустарником, и тянулась она кочками да пригорками за далекий горизонт. Глубокое безмолвие царило кругом – не мучительное, ибо там, где сияет солнце, нет печали: слышался лишь один звук – шелест высоких трав под ногами Философа, да жужжала случайная пчела, что пролетала – и через миг уж нет ее.

Философ очень проголодался и оглядывался по сторонам, не найдется ли чего-нибудь, что можно было б съесть.

– Будь я козлом или коровой, – проговорил он, – поел бы этой травы и насытился. Будь я ослом – нащипал бы жесткого чертополоха, что растет, куда ни глянь, а будь птицей я – питался б гусеницами и всякими ползучими тварями, каким несть числа повсюду. Но человеку не наесться даже в изобилии, потому что оторвался он от природы и пробавляется лукавой и исковерканной мыслью.

Рассуждая так, Философ отвел взгляд от земли и увидел вдали одинокую фигуру – она то сливалась со складчатой землей, то вновь возникала в другом месте. Так чудно́ и беспорядочно двигалась та фигура, что Философ с великим трудом поспевал следить за ней и действительно не смог бы за нею пойти, но та двинулась на него. Когда они приблизились друг к другу, Философ разглядел, что это мальчик – он отплясывал по-всякому, в разные стороны. Кустистый пригорок скрыл его на мгновение – а затем оказались они нос к носу. Миг молчания – и мальчик, лет двенадцати от роду и красивый, как само утро, приветствовал Философа.

– Ты потерял дорогу, достопочтенный? – спросил он.

– Все тропы, – ответил Философ, – пролегают по земле, а потому никому не удастся потеряться, а вот обед свой я потерял.

Мальчик расхохотался.

– Почему ты смеешься, сынок? – спросил Философ.

– Потому что, – ответил мальчик, – я несу тебе обед. Диву давался, что направило меня в эту сторону, – обычно я хожу восточнее.

– У тебя мой обед? – встревоженно спросил Философ.

– У меня, – ответил мальчик. – Свой я съел дома, а твой положил в карман. Думал, – пояснил он, – что, может, проголодаюсь, если зайду далеко.

– Боги направили тебя, – проговорил Философ.

– Они это частенько делают, – сказал мальчик и извлек из кармана маленький сверток.

Философ тут же уселся, и мальчик вручил ему сверток. Развернув его, Философ обнаружил хлеб и сыр.

– Славный обед, – сказал он и принялся за еду. – А ты себе кусочек не хочешь, сынок?

– От малой части не отказался бы, – сказал мальчик, сел перед Философом, и они вместе счастливо подкрепились.

Покончив с едой, Философ вознес хвалу богам, а затем проговорил – скорее себе, чем мальчику:

– Будь у меня хлебнуть воды, ничего большего и не захотел бы.

– В четырех шагах отсюда есть ручей, – сказал его собеседник. – Я принесу в шапке немного. – С этими словами он унесся прочь.

Через миг-другой он вернулся, осторожно неся шапку, и Философ принял ее и напился воды.

– Ничего большего не желаю от мира, – произнес он, – кроме одного: потолковать с тобой. Солнце сияет, ветер приятен, трава мягка. Посиди со мной чуть-чуть.

Мальчик сел, Философ раскурил трубку.

– Далеко ли отсюда ты живешь? – спросил он.

– Недалеко, – ответил мальчик. – Ты б разглядел дом моей матери прямо с места, если б был высотою с дерево, но даже с земли виден очерк дыма вон там, он струится над нашей хижиной.

Философ посмотрел, но ничего не увидел.

– Глаза у меня не так хороши, как твои, – сказал он, – оттого, что я старею.

– Что это за чувство – быть старым? – спросил мальчик.

– Чувство, как будто одеревенел, – ответил Философ.

– И все? – переспросил мальчик.

– Не знаю, – отозвался Философ, помолчав миг-другой. – В силах ли ты объяснить мне, каково оно – быть юным?