Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

Она сделала это как раз вовремя.

— Эребус тантприллум магистатум! — страшным голосом вскричал Кассиус Кранк и нацелил конец своего посоха на остров. — Моменту с трансмутато элементное! Ста-тум гранитум орум!!!

Воздух беззвучно вздрогнул. Королева вцепилась обеими руками в ржавые железные поручни, и в это мгновение впереди, там, где из моря торчала чёрная, изъеденная ветрами и солёными брызгами скала, вспыхнул ослепительный свет. Он был так ярок, что смотреть на него было больно даже через чёрные стёкла. Королева зажмурилась, а когда открыла глаза, всё уже закончилось.

— Можете снять очки, Ваше Величество, — своим обычным голосом сказал Кассиус Кранк.

Королева сняла очки и ахнула. Скала была на месте, но теперь она сверкала ярким солнечным блеском, который ни с чем нельзя было спутать. Рифы, которыми был окружён остров, тоже стали золотыми и заманчиво поблёскивали сквозь зеленоватую морскую воду. От воды столбом валил горячий пар, как будто море готово было вот-вот закипеть, и в этом горячем бульоне брюхом кверху плавала рыба — и мелкая, и покрупнее, и совсем крупная. С неба одна за другой шлёпались в воду дохлые чайки. Одна из них упала на палубу и осталась лежать, поджав скрюченные чёрные лапки. Потом у правого борта королевской яхты послышался тяжёлый всплеск. Её Величество посмотрела в ту сторону и увидела поднявшуюся из морских глубин чудовищную белую акулу. Акула была ещё жива. Она вяло разевала зубастую пасть и всё время заваливалась на бок, каждый раз с огромным трудом выравниваясь в воде. Её спинной плавник безжизненно обвис, огромный хвост едва шевелился. Наконец акула зевнула в последний раз, окончательно завалилась на бок, перевернулась вверх брюхом и закачалась на волнах, прямая и мёртвая, как доска.

Это зрелище окончательно убедило Королеву в том, что древние книги не лгали. Она поспешила укрыться в рубке и подала команду срочно сниматься с якоря. Через пять минут огромный корабль уже повернулся к золотому острову кормой, издал низкий протяжный гудок и, вспенивая отравленную воду, двинулся в обратный путь, сопровождаемый целой эскадрой катеров морской гвардии.

Вслед за своим зеркальным двойником протиснувшись через узкую и извилистую каменную щель, Пётр оказался в подземном гроте с низким сводчатым потолком. Под ногами у него было что-то вроде узенькой каменной полочки, о которую размеренно плескалась вода. Наружу из грота вёл короткий тоннель, через который сюда проникал дневной свет. Этого света было вполне достаточно, чтобы Пётр мог разглядеть качавшееся на мелкой волне странное сооружение.

— Ой, — сказал он, увидев непонятную конструкцию, состоявшую из связанных верёвками корявых и дуплистых стволов оливковых деревьев, — что это?..

Он хотел спросить, что это за уродство, но вовремя прикусил язык, заметив, с какой гордостью Трёп поглядывает на эту невообразимую штуковину.

— Это моя лодка, — объявил двойник. Его так и распирало от гордости. — Я сам её построил и придумал тоже сам.

— Оно и видно, — пробормотал Пётр.

Меньше всего эта штука напоминала лодку. Она состояла из двух узких и длинных плотов, связанных друг с другом поперечными жердями наподобие катамарана. На этом основании Трёп установил шаткий помост, почти целиком занятый какими-то непонятными приспособлениями, похожими на два колодезных ворота. Рядом с ними приткнулись два сплетённых из прутьев сиденья и корзина, предназначенная, судя по всему, для припасов. Внизу, между плотами, располагались два гребных колеса с дощатыми лопастями. Доски были разной ширины и разного цвета — синие, красные, белые и даже позолоченные. Очевидно, Трёп провёл на берегу массу времени, вылавливая из воды обломки кораблекрушений.

Трёп не заметил иронии, содержавшейся в последнем замечании Петра.

— Она может плыть сама, без заклинаний, — с жаром объяснял он, похлопывая рукой по ближайшей жерди. — Я люблю выдумывать всякие штуки, которые работают сами, без магии…

— Механизмы, — подсказал Пётр.

— Так это называется у вас? — с интересом спросил Трёп. — Ав твоём мире много механизмов?

— И не сосчитаешь, — сказал Пётр, с интересом глядя на своего двойника.

— Ух ты! — восхищённо воскликнул Трёп. — Ты мне обязательно про них расскажешь. Обожаю механизмы! Только давай-ка сначала уберёмся подальше от острова, а то как бы старик в самом деле не передумал. Смотри, надо стать вон там и крутить вон те колёса — видишь, где ручки? Это довольно тяжело, потому что ремни тугие. Я сплёл их из акульих жил. Они очень крепкие, а если их растянуть, сами сжимаются. Понимаешь? Сначала закручиваешь до упора, а потом отпускаешь. Ремень раскручивается и вертит вон то колесо, внизу. Закручивать надо по очереди — сначала я, потом ты, потом снова я… Тогда колёса будут грести всё время, и лодка поплывёт ровно…

— Да понял я, понял, — сказал Пётр, который уже успел самостоятельно разобраться в сконструированном Трёпом нехитром механизме. Лодка Трёпа напоминала игрушечный инерционный автомобиль, только вместо пружины в ней были ремни из акульих жил. — А какая у неё скорость?

Трёп развёл руками.

— Откуда я знаю? Поплывём — узнаем. Со стариком не очень-то поплаваешь…

Пётр присвистнул.

— Ничего себе! Ты хочешь выйти в открытый океан на лодке, которую ни разу не испытал?

— Да я же тебе сто раз объяснял: старик! Он меня ни на шаг от себя не отпускает, как будто я дитя малое… А что такое? Ты что, боишься? Ты струсил, что ли?

Глаза Трёпа насмешливо сузились. Пётр махнул рукой: чего с ним спорить! То-то и оно, что дитя малое… Трёп вёл себя так, словно речь шла о краже варенья из буфета или о набеге на соседский сад. Петру самому сто раз приходилось задавать своим приятелям этот вопрос: «Ты что, струсил?» Ответ на него мог быть только один. И вообще, было в этом привычном вопросе что-то такое… Не вопрос это был, а удар ниже пояса, способ заставить другого человека замолчать и делать всё по-твоему.

Но говорить всё это Трёпу не имело смысла — он бы всё равно не понял. Если бы понимал, не задал бы этого предательского вопроса, а если задал, значит, и говорить с ним на эту тему бесполезно. Конечно! Сколько он живёт при Властимире Могучем — сто лет? И всё это время он безвылазно просидел на острове, который не тонет и даже в самый страшный шторм ни капельки не качается. Откуда ему знать, что это такое — шторм в открытом море? Вот развалится эта его птичья клетка посреди океана, тогда всё узнает, да будет поздно…