Дмитрий Манасыпов - 13 участок. Чужак [AT]

И я не удивлялся такому вот обращению. Давно-давно, несколько месяцев назад, лишь поинтересовался — почему я просто Кроу.

— Какой интересный вопрос, — протянула пани Ковальска, отпивая чаёк и потягивая трубку. — Может, потому как ты, Кроу, коронный чиновник, а коронным чиновникам нельзя верить и, само собой, уважать? Может, потому, Кроу, что на самом деле ты самый обычный москаль и вовсе не Кроу? Может, потому, Кроу, что ты здесь чужой и пока не заслужил моего уважения?

Я не спорил. Капитан считал, что платит нам хорошо, мы с парнями считали чуть иначе, а квартирка у пани Ковальской была уютной и доступной.

— Добрый ли вечер, Кроу?

Я пожал плечами. После двух последних дней, будучи живым и целым, поневоле станешь считать добрым даже дождливый вечер в компании сварливой польской ведьмы. Даже если ведьма кажется приятной и милой.

Именно так. Моя хозяйка, совершенно не молодясь и выглядя лет на сорок — сорок пять, была диво как хороша. Да почему бы и нет?

Старые, они же Другие, вовсе необязательно отличаются от обычных людей. Говорят, что ведьмы с ведьмаками прячут настоящих себя, искореженных темной стороной магии, говорят…

Если бы кому-то потребовалась настоящая ведьма, сидящая на метле, как модель — миссис Ковальски подошла бы просто идеально, с её прозрачно-зелеными глазищами, хитро-полными губами, густо-рыжими патлами, крепко-гиб

кой талией и выпуклостями, достойными кистей Рубенса.

— Если бы… — пани Ковальска поправила локон и выпустила дымок, оглянулась на пустую улицу и тот улетел, рассыпавшись бабочками. — Если бы я, скажем, вспомнила свою жаркую молодость, порой заносившую меня во всякие местечки… Я бы прямо сказала — ой-вей, юноша, вы ведёте себя как шлимазл. Набиваете цену, кокетничаете, заставляя меня, старую женщину, упрашивать вас рассказать мне новости. Так и быть, ваше не очень симпатичное лицо говорит про пропавший ужин. Верно, Кроу?

Крыть было нечем, хотя про ужин она явно угадала и не больше. Вряд ли успел бы отощать настолько, что пани Ковальска поняла бы по впалым щекам. Зачем ей звать меня на ужин, если в этом месяце не оплачивал его заранее? Ради сплетен, ясное дело.

Великая вещь эти женские сплетни, там, сям, картинка и складывается, если применить немного анализа. Причем, я и сам обожал пользоваться таким источником информации, порой стараясь специально отыскать местечко для чая в компании домовладелицы.

— Пойдем, Кроу, ты отведаешь самый настоящий сырник из Лемберга, такого тебе точно не доводилось пробовать.

Ох… звучит как угроза. Не знаю, как насчет темных делишек, ведовства и призыва демонов а-ля Блэкстоун, а готовила пани Ковальска великолепно. Великолепно в кубе, если не в еще какой-то степени. И если обещала сырник, пафосно обозванный лембергским, вместо львовского, то он явно заслуживал внимания.

Тем более, что именно сейчас, как только захлопнулась входная дверь, переживать о безопасности не стоило. Дом ведьмы Ковальски, перебравшейся перед Великой войной в Америку, мог отбить даже атаку Ковена. Пусть и недолго, само собой, но смог бы. Амулет, как обычно, задрожал, принимая волну странной темноватой волшбы, наложенной хозяйкой на стены. И успокоился, ведь я все же жилец.

Внутри оказалось как обычно: спокойно, не особо тихо, тепло и вкусно. Вкусно обеспечивали запахи, идущие из конца коридора, где ясная панна-хозяйка изволила расположить кухню, теплом жарило от труб, оплетающих дом по последнему слову техники, спокойно из-за артефактов и наговоров, вмурованных и наложенных в стены, а не особо тихо…

К этому всего лишь стоило привыкнуть. Пани Ковальска испытывала слабость к артистично-творческим особам, привечая тех за сущие гроши и радовалась, что могла помогать искусству. Сама, при этом, разбиралась в нем как я, например, лошадином сапе. То есть, никак.

Картины, густо висевшие на стенах, при ближайшем рассмотрении оказывались редкостно уродливыми образцами модных течений и примитивизм среди них казался одним из лучших. Цветастые геометрические фигуры, загогулины, что-то, напоминающее следы от ударов метелкой, обмакнутой сразу в несколько банок половой краски. Портреты, больше всего походившие на когда-то модные фотографии пост-мортем, где живые фотографировались с умершими, подкрашенными и одетыми специально обученными людьми.

Красивая рама, вся в золотых завитках, достойная полотна хоть малых голландцев, хоть рафаэлитов, выпячивала наружу что-то, больше всего напоминающее неумело написанного ребенком бегемота. Обнаженного такого бегемота, в коем явственно угадывались женственные линии и изгибы, причем, обнаженные. Рыжая полоса, идущая от ушек и до крохотного хвостика явно намекала на волосы и, в какой раз рассматривая кривой прямоугольник, прилепленный на гренадерскую грудь гиппопотама, снова возвращалась паскудно-крамольная мысль…

Не сама ли ясная панна на сем непотребстве, а?!

Озвучить не приходило в голову, ведь принцип «не буди лиха, пока оно тихо», имея ведьму в домовладелицах, лучше не забывать.

Сверху, наверняка с третьего этажа, доносился сумбур духовых, куда зачем-то вплеталась скрипка. Там пани Ковальска селила недавно приехавших из Старого Света полукровок, старательно изучавших умение играть джаз, уходящий в прошлое также, как сигареты без фильтра.

— Кроу, тебя не учили пользоваться решеткой у входа? — проскрипел Джуд. — Все вы люди — уроды и идиоты.

Джуд — самый настоящий домовой, вернее, брауни. Он жил в старом доме с самой постройки, переехав вместе с переселенцами из Англии во времена, когда Город еще назывался Новым Амстердамом.

Джуд стар, мелок, плешив, с бакенбардами, усами с подусниками, вислым носом, бородавкой на щеке. Он обожает мелкую клетку, носит засаленный костюм, жилетку в мелкую звезду и шастает по всему дому босиком.

Джуд ворчлив, пакостен и любит тырить все, что плохо лежит. И порой стучит по стенам с дверями, надеясь, что свалятся защитные амулеты, не пускающие его внутрь без разрешения. Заходить он может, верно, но только убираться и когда квартиранты не дома. Попробуй стырить хотя бы что-то — амулет активизируется и подпаливает ему пятки. Если висит, где закреплен пани Ковальски, амулеты Джуд трогать не может.

— Извини, Джуд. — сказал я и пошел дальше, понимая, что старый ворчун сейчас же все заметет и протрет.

— Садись, — пани Ковальска показала на стул. — Брысь, Вортигерн!

Вортигерн, не менее старый, чем Джуд, одноглазый и, вот ведь, седой ворон-гонец, перелетел на шкаф. Вортигерн оказался в Новом Свете вместе с домовым-брауни и с годами его нрав стал еще хуже, чем у Джуда.

— Как в целом, Кроу? — поинтересовалась, явно не просто так, пани Ковальска.