Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Когда-то пастух уже подобное слышал. Тогда все закончилось не очень, хотя могло быть и хуже. Он разбился о камни, крылья у него так и не выросли. Люди не летают. Стрый, почему он смеялся над ним? Горько и обидно, когда над тобой насмехается друг. Еще горше, когда друг тебя забывает.

Видя, что отрок тянет с ответом, волхв продолжил:

– Мне передали, что Яростень схватил хмыря. Некая Марфа бедной вдовой прикидывалась, сама же злобным колдовством занималась: оборачивалась чудовищем, кого на части разрывала, кого в упыря превращала. Много, очень много зла принесла любичам. За это ее на торге прилюдно казнили самой что ни на есть жестокой казнью. Весь Княжий град от мала до велика смотрел. Конями разорвали, потом в четырех кострах тело сожгли, а пепел в разных местах развеяли. Но даже тогда она отличилась: перед смертью убила своего палача. Так что хмырь никому больше не угрожает. Можно полностью сосредоточиться на Калиновом мосту.

«Как же больно», – подумал паренек.

Словно чья-то рука сдавила горло. Он рванул ворот нижней рубахи. В голове потемнело. Марфа, чернобровая смуглая красавица, чей изгиб спины, голые ноги и бедра до сих пор стояли перед глазами. Та, что гоняла и даже била, но никогда в сердце не держала зла. Вспоминания захватили его. Вот они с Дементием идут, обездоленные, по улицам Града, а она их окликает, к себе на постой приглашает. Вот утром, не смущаясь взора Митяя, одевается, выбирает колечки и сережки. Вот ее руки превращаются в крылья, когда она безумствует над полумертвым рыцарем; и наконец, вот она, прощаясь, повязывает им узелковые обереги. И такое отчаяние накатило, что он чуть не завыл: всех, всех, кого выбирало его сердце, ждал конец горемычный. Нельзя ему любить, не положено. Всех сгубила его любовь, никого не пощадила!

Марфы… больше… нет. В это трудно поверить. Но это так. Хмырь, как же. Марфа была Марфой, а хмырь… Он как бродил по белу свету, так и бродит, что бы о нем ни говорили.

Маленькая ладошка сжала руку юноши. Запримеченный ранее домовенок проявился рядом, что-то прошептал, и боль немного отпустила.

И тогда пастух сказал:

– Я принимаю тобой предложенное. Я пойду с тобой на Лобный холм и сделаю все как надо.

Шатры башен, покрытые последним снегом, ослепляли белизной. Лиловое небо с громадной Луной и оранжевым прищуром солнца давило тоскливой тяжестью. Последнюю из приговоренных вывели обнаженной. Она стояла синяя, с темными пятнами на коже, неловко пытаясь согреть ступню одной ноги о голень другой. Толпа на торге перед детинцем Княжего града напряженно притихла. Люди узнали Марфу.

Ингвар с Яростенем расположились напротив. Рядом наместник Смолянки Михайло предпринимал попытки привлечь их внимание: переминался и делал порывистые движения то вперед, то назад. Командор Бодагор вполголоса переругивался на десяти языках со своими наемниками-островитянами. Чуть в стороне застыл седовласый владетель Куба, мрачно уставившись себе под ноги. Остромысл с Перемыслом в окружении видных купцов прижали шапки к груди и с ужасом взирали на голую женщину, так же как и молодой отрок, Януш из Доруцких, и многие другие родовитые лехи и любичи.

Мстислав сделал над собой усилие и подал знак. Приглашенный по этому случаю экзекутор, мужик в мешке с вырезами для глаз, с помощью своих подручных подвел четырех лошадей. Животные занервничали, их пришлось некоторое время успокаивать. Наконец палач взял веревки, подошел к жертве и закрепил петли сначала на ее запястьях, потом на лодыжках. Другие концы привязал к брусьям, в которые впрягли лошадей.

Ингвар кивнул, вирник поднял руку, подручные палача подхватили лошадей под уздцы и медленно повели их в четыре разные стороны. Марфа растянулась в воздухе. Кто-то в толпе охнул, послышались рыдания. Наемники засмеялись, предлагая мастеру смерти приласкать женщину, пока та еще дышит. Куба что-то зло сказал им, и они заткнулись. Однако это не понравилось Бодагору, он грубо одернул леха: нечего, мол, давать указания его воинам. Мужчины встали друг перед другом, словно две злые собаки, но стоило Ингвару к ним обернуться, тут же остыли и разошлись.

Мстислав тяжело махнул рукой. Экзекутор принялся лупить лошадей. Растянутая Марфа громко закричала. Вирник сглотнул. Пошел снег. И в этот момент сухожилия у вдовы надорвались, кости в суставах не выдержали, под стон толпы тело разорвалось на части, враз лишившись конечностей. Однако несчастная еще была жива. Лошади остановились.

В голове у распорядителя казни все смешалось. Почему ж она не померла-то сразу? Она же зло, тьма или как там ее следует называть? Яростень так долго его убеждал, да и сам он видел ее черные глаза, искореженное лицо, пух на теле, улыбку тысячи демонов. Вот только сейчас это была та самая Марфа, которую он знал не один год! И кричала она от боли, как самый обычный человек! Палач, этот сукин сын, шагнул к ней, примерился и с кряком опустил топор. Кровь обрызгала мешок на его лице.

Вирник закрыл глаза (подозрительная слабость? пусть и так!), потому пропустил момент, как рядом с казненной сгустился воздух. И лишь когда в клубах неизвестно оттуда взявшегося тумана пропали колени палача и тот заорал не своим голосом, Мстислав снова взглянул на жуткую сцену.

Туман выбросил щупальце, сотканное из тьмы. Черные кольца медленно обвили экзекутора одно за другим, поднялись к голове и залезли под надетый мешок. Крик бедолаги сотряс воздух, но вскоре захлебнулся. И когда мастер смерти был нанизан, словно рыбешка на крючок, его всего вывернуло: одежда набухла, ткань разорвалась, сквозь ее разрывы полезли внутренности, густо потекла кровь, глаза лопнули с противным чмоканьем.

Толпа в испуге отпрянула назад, кто-то побежал. Лошади задрожали и все как одна повалились на бок. Отчетливо завоняло падалью. Дружинники, выставив копья, быстро окружили место казни. За ними подтянулись и наемники с лехами. Правда, подходить ближе никто не решался.

И тогда, растолкав воинов, вперед выступил Яростень. Он поднял свой змеиный посох, начертил им пред собой руну подавления и указал на сгустки клубящейся тьмы. Почудилось, что мир покачнулся. Метель на миг взыграла, но тут же затихла. Волхв воткнул посох между досками мостовой, сделал несколько пассов рукой, и волшба накрыла туман искрящейся сетью. В тот же миг из-под нее попытались вырваться щупальца, но, наткнувшись на препятствие, рассыпались прахом. Останки палача взорвались красными брызгами. Кудесник крепко ухватил посох двумя руками и исступленно забубнил что-то неразборчивым речитативом. На короткое мгновение установилось равновесие, и тьма сдала.

Туман понемногу рассеялся, прижался, пока не пропал полностью, а вместе с ним исчезла и волшебная сеть. Любичи облегченно выдохнули. Яростень выдернул посох, приблизился и внимательно осмотрел кровавое месиво. Затем нагнулся и что-то подобрал, после чего вместе с Ингваром проследовал в детинец.