Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Гость еще раз отхлебнул от варева, и тут голос старика утратил прежнюю резкость, а слова смысл. Голова воеводы поникла, и, перед тем как провалиться в беспамятство, увидел он на стене перед собой чучела с мордами волколаков: черной – Алуара и белоснежной – его брата, Алиара. Они смотрели на него прямым, открытым взглядом красных глаз и улыбались, показывая молочно-белые клыки.

Когда пришел в себя, очаг не только остыл, но весь покрылся инеем. Халупа опустела – ни старика с девочкой, ни ежей, ни волчьих чучел в ней не наблюдалось. Лишь совиные перья, как снег, лежали на золе. От холода тело онемело, он с трудом поднялся. В голове было пусто, внутри царила серая долина. Поднес руки к лицу и понял, что ничего не чувствует! Впрочем, в его состоянии сказать, что он что-то «понял», было бы неправильно: ему не надо было думать, не надо было переживать, требовалось лишь следовать заложенным инстинктам, тому, на что он сам себя обрек: найти и убить. Одно хорошо, что он твердо знал – где и кого.

Приготовления к трапезе на Лобном холме подошли к концу. К кургану Воина, чьи потомки основали Дятлову крепь, потянулись вереницы людей как знатных, так и не очень: смерды и мастеровые, ратники и витязи, ватажники и перекаты, купцы и владетели — все, кто мог держать оружие, кто не был калекой или древним старцем. Каждый по статусу нес богатые дары, яства и бражные напитки. Ждали чуда, особого знака, ведь не каждый день на Княжий град в поход собирались, любич с любичем, данник с данником сразиться готовился. Мир, привыкший к проявлению волшебства, не мог обойтись без волшбы.

Люди кланялись Воину, чья каменная голова высилась над входом в курган, и продолжали движение к Идолам Многоликих, хранителям Яви и ее созданий, молниям в сердцах человеческих, огню во тьме кромешной.

Вокруг Капища шел земляной вал. По его гребню горели крады — священные костры. Круглые урны с раскаленными углями стояли в широких проходах через каждые два шага. Второй вал выступал внешней границей святилища. Именно в пространстве между этими валами – в требище — и расстилали на притоптанном снегу скатерти с коврами, выкладывали жертвенную пищу, готовились к сотрапезничеству.

Среди подошедших был и Ритарх.

Боевой маг исхудал. Его кожа задубела, щеки впали, пальцы рук заметно подрагивали. Он больше не мог нести клинки, потому в одном из городков обменял их на ночь с тремя падшими женщинами, или шестью, он точно не помнил. Только вино и женщины его и спасали, а еще остатки ведьминской крови.

От него, наверное, воняло. Меховая накидка совсем истрепалась. Щетина покрывала лицо. Но ему было все равно. Его ждало обещанное! И тогда он вернется в Башню Познания, посмотрит в глаза зеленого ящера, разрушит драконью иллюзию и вернет то, что у него отняли!

– Не против, если присяду рядом? – спросил Ритарх у какой-то семьи.

К нему обернулся здоровенный мужичина с суровым взглядом и хотел было послать куда подальше, но успокаивающее касание кисти, слово-подчинение, и вот маг сидит на почетном месте, а вокруг вся многочисленная родня неприветливого любича пытается угодить гостю.

На ковре перед Ритархом выставили медовуху, караваи с изюмом, мясо редких птиц. Дочки-невесты прижались к ногам. Рядом расположились другие семьи, с недоумением поглядывающие в их сторону. Но что эти взгляды? Какое ему дело до дикарей? Маг ни в чем себе не отказывал: кушал и пил с удовольствием, целовал юные губы и славил тех, кто даст ему еще больше.

Волхвы начали – ухнул первый барабан. К подножию Идолов стали складывать подарки. Ритарх смаковал каждое мгновение, с трудом сдерживая свою похоть. Его дух был серьезно покорежен борьбой тьмы со светом. В какой-то мере он перестал быть человеком – превратился в арену для того, что имело много имен, но ни одного подходящего. И все навыки бывшего магистра Академии Чудачеств терпели неудачу, сталкиваясь с яростью внутренней битвы. Плоть не желала подчиняться, мысли словно обрели независимость, и лишь краешком разума удавалось хотя бы направлять то, что от него осталось.

Барабаны и бубны звучали все громче. Многоликие все шире разевали искривленные рты, эфирные нити между Идолами звенели в такт пению людей и призывам волхвов. Невольно сердце отзывалось окружающей истерии. И Ритарх оторвался от молодых сладких губ и тоже поднял вверх свои руки.

Били барабаны, гремели бубны…

Маг с трепетом ждал, когда мир преобразится, распадется фрагментами, явствуя свое естество и многообразие, когда он станет не тем, кем был до этого, и когда с ним снова заговорят, наградят за то, что выполнил наказ, справился с поставленной задачей. Он ждал, как ждет пес похвалы хозяина, и разве только не выл…

Но Многоликие лишь разевали свои рты. Мужчина видел, как они ухмыляются, плачут, корчатся, но к себе не приближают. Он как был одним из многих, так им и остался — тенью в россыпи теней, пташкой посреди стаи одинаковых птиц. Его позабыли! Постепенно руки опустились, в сердце пробралось отчаяние, и он испугался…

Когда же упал на колени, искры крад взметнулись высоко в небо, где ярко сверкнули созвездия Плеяд и Макоши. И тогда между кострами расцвел цветок невиданной красоты, играющий всеми цветами радуги, и была сотворена Великая Волшба .

Понял Ритарх: обещания не будут исполнены. Он был отыгран и больше не нужен. Горе слабым! Горе тем, кто тешит себя надеждами! Горе тем, кто верит силу имеющим!

И боевой маг закричал в лицо кровавому небу…

***

— Я сделаю все, как надо, — пообещал пастух перед тем, как вступить на священную землю.

Никогда прежде юноша не видел столько людей, никогда столько глаз не наблюдало за каждым его движением! Казалось, он стоит на колыхающейся паутине, передающей вибрацию от одного сердца к другому.

«Разбуди своего Идола», – говорили голоса внутри.

«Сними вуаль с вечного», – вторили им другие.

И кружил рядом Велемудр, и рвал рунами воздух и землю, взметал остатки снега в краснеющее небо, и били, поддерживая ритм, десятки бубнов прислужников. Но ничего не помогало — угасала, не зажегшись, остывала, не нагревшись, рушилась волшба волхва.

Чувствовал Митяй, что Многоликие опутаны заклятьем, словно лишайником, иномирной тиной заросли их рты, непреодолимые ограничения тяжкой ношей сковали их мысли. Но паренек старался, как и обещал…

За те дни, что провел в урочище волхвов, он успел освоить лишь руну очищения, зато вволю наслушался про значения знаков, про пророчества и грядущие беды, про Огненного Пса и тех, кто мог его призвать, и про то, что пращуры способны прогнать того Огненного Пса. И вот Многоликие молчали!

Он тогда бросил Любаву, ушел с Велемудром, передав через волхвов послание Косме Селикатовичу. Мол, не беспокойся, все нужные слова будут сказаны. И сейчас отрок видел, как купец смотрит из-за урн, как сжимает свои громадные кулаки. Рядом возвышался над толпой кудрявый, русоволосый Святополк, тот, ради кого пастух должен был сказать обещанные слова. А за ними стояла Она…