Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

Как только платформа остановилась, мы вступили на мраморную площадку и некоторое время приходили в себя. Потом я взял Изильду за руку и повел по широкой лестнице к ближайшей улице. Там девушка вырвалась и подбежала к стеклянной стене дома. Она прилепилась к стеклу, разглядывая внутреннее убранство. Дом был переполнен разнообразными вещами: шкафчиками и сундуками, лежаками и креслами, подсвечниками и канделябрами, горшками и кувшинами, и прочей мелочевкой и не только – везде и всюду. И при всем при том в нем все поражало чистотой и порядком: ни пылинки. Подозрительная идиллия! Изильда разглядывала до тех пор, пока одна часть стекла не ушла в сторону и дочь не ввалилась вовнутрь.

Я оторопел. Если у дома была защита, ничего хорошего это не предвещало. Однако опять ничего не случилось. Девушка медленно поднялась на ноги и огляделась. Вдруг подбежала к полкам и схватила предмет, напоминавший человечка. Тот был сделан из фарфора и зачем-то одет в кружевную одежду. Изильда затанцевала с фигуркой. От нее пошли волны радости. У меня перехватило дыхание: давно, а может быть, никогда не видел я ее такой счастливой!

Подопечные Общины тяжело сходились друг с другом, еще сложней им было заводить детей. Часто лишь прямое указание Общины заставляло создавать пары. Мы же с матерью Изильды стали жить вместе по собственной воле, когда обнаружили общую склонность к дальним прогулкам по отрогам Халибру и лесам Керады. Помню, как-то раз нас застал там град! Немыслимое дело, град в Пустыне! Именно тогда под одним из баобабов и была зачата дочь. Сердце непроизвольно сжалось: пришли иные времена, и мы с Изильдой остались одни. Хотя, когда я смотрел на свое дитя, то видел те же глаза, те же густые брови, прямой нос, ровную челку и иссиня-черные волосы, спадающие на плечи, как это было у ее матери.

Я осторожно вошел в дом и огляделся. Там было много комнат, каждая из которых, судя по мебели, выполняла свою функцию. Видимо, в комнате, где мы сейчас находились, хозяева собирались вместе для церемониальных действий. Рядом я определил помещение, в котором принимали пищу: обилие посуды прямо указывало на это. Назначение же следующей комнаты понял не сразу. Посреди нее находилось большое овальное углубление. Оно сверкало белизной. Что в нем могли делать? Для чего оно служило? Пока дочь пробовала удобства всех спальных мест, не выпуская из рук сразу несколько фигурок, я спустился в углубление и потрогал пальцами ног его поверхность. Сверху упала капля воды. Я поднял глаза и заморгал от брызг. Под ногами зазвенело колокольчиком, звук сменил тональность, размножился и долго затихал. «Значит, здесь совершали омовение, – подумал я с трепетом, – и в Мертвом городе не испытывали недостатка в воде. Так куда же она исчезла?» Впрочем, эта тайна могла подождать. Капли больше не появлялись. Колокольчик окончательно замолчал.

– Изильда, нам надо идти, – позвал я.

Дочь с сожалением положила фигурки на место и вышла вслед за мной обратно на улицу. Я знал, как ей это тяжело далось. Ей понравилось в доме, но сила воли моему чаду досталась от матери. Она всегда без колебаний делала то, что требовалось. Как и в этот раз. Невольно я ею залюбовался, гордость переполнила меня. Она это заметила и ответила улыбкой.

Я повел ее дальше, мимо таких же домов, лавок с изогнутыми спинками и чудных, полых внутри, окаменевших животных. Мы пересекли площадь с высохшим фонтаном и, наконец, увидели две параллельные железные полосы, убегающие в темноту.

– Нам туда, вдоль них, – сказал я и зашагал вперед, переступая через короткие поперечные бруски. Дочь последовала за мной.

Когда мы вошли в туннель, я немного растерялся. Никто никак не отреагировал на наше появление. Изильда с беспокойством взглянула на меня. С тяжелым сердцем я продолжал движение вглубь (туннеля). Через пару сотен саженей мы оказались на тройной развилке.

– Это и есть Лабиринт? – с недоумением спросила дочка.

– Мы давно уже в нем, – ответил я тихим голосом, лихорадочно пытаясь понять, что происходит. И в этот момент мы почувствовали давление со стороны Общины, которая каким-то образом смогла достучаться до нас сквозь аномалию и фоновые завесы. Нас начали искать.

Ветки кустов, торчащие из-под снега, указывали на то, что его покров достаточно глубок. Там, под снегом, пряталась мутная, холоднющая вода, в которой пыхтел злобой голодный водяной. Иногда было слышно, как булькает его отрыжка. Тогда снег подбрасывало, и снизу пыхал фонтан той самой воды.

В этот раз полукровку, маленького человека, прихватили жестко. Он был неплохим следопытом, однако те, кто шли за ним, оказались лучше. Видимо, у последнего по чинка заприметили. И ни быстрый темп, ни расставленные по ходу гостинцы не помогали — преследователи старательно обходили натянутые колья и скрытые капканы, неукротимо сокращая расстояние. Пока не загнали в это болото.

Иванко поправил шапку и, часто перебирая снегоступами, припустил к дуге густого леса. Когда выбрался на наст, невольно задумался. Вокруг стояло почти полное безмолвие: белки не шуршали, куница затаилась, горностай притих. Лишь одна ворона недовольно каркала. Первые редкие березки сменились высокими соснами, под которыми властвовал ельник с кое-где поваленными деревьями. Все вроде бы как всегда, да в то же время тревожно! Может, конечно, это и селезенка побаливала или камень в печеночном протоке ворочался, а может, в лесу напротив было что-то неправильное. Понять бы — что именно.

Он осторожно сделал шаг, второй. Прислушался, ничего не изменилось. И вдруг, на третьем шаге, снег всколыхнулся, его опрокинуло и потащило вверх, больно приложив рамой снегоступов. Просчитали как ребенка! Надо было доверять печени, она же у него вроде сторожевой собаки! А теперь болтайся в пяти аршинах над землей, кляня себя за тупость.

Полукровка поерзал, извернулся и вытащил из-за пояса нож. Поймать – не значит удержать! И правда, вскоре ему удалось в сети проделать достаточный прорез. Упал удачно — в заснеженный куст. Покряхтел, нащупал в снегу выроненное копье, с сожалением посмотрел на снегоступы – достать бы их – и хотел было вернуться обратно в низину. Да не успел. Раздался свист. На уровне глаз в ближайшее дерево воткнулась стрела.

– Стою, не бегу, – громко крикнул Иванко. Отбросил копье, поясной нож и поднял повыше руки. Не хватало еще стрелу словить! А там, глядишь, и договоримся.

Вот тебе и от кома в брюхо! К нему приближался хорошо известный жуткой славой перекат Мерген, по слухам, брат самого Соловушки. Под распахнутым собольим полушубком угадывалась усиленная металлическими заклепками стеганка, кривая сабля играла в руках, иногда стуча по круглому щиту, украшенному изображением окровавленной ладони. Два длинных черных уса свешивались ниже бороды. Шанс выпутаться резко уменьшился. Селезенка вновь дала о себе знать ноющей болью.