Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

— Отбегался, русак, нюхач подосланный, — засмеялся Мерген, — зря не утоп в болотце иль на копье не бросился. Пытать стану долго. Умирать будешь медленно. Это я тебе обещаю!

– Твое право, воин славный, Пустоши – твоя вотчина, — попробовал его немного умилостивить пленный, – но скрывать мне нечего, на все вопросы отвечу честно. Извиняюсь, если доставил хлопоты. Знал бы, что уважаемые меня ищут, сам бы немедля явился.

Судя по ощущениям, рядом находились еще четверо. Они неспешно подбирались со спины. Иванко с трудом справился с желанием воспользоваться припрятанным ножичком. Повезет с Мергеном или нет, ему однако не управиться с остальными, тем более когда один из них не снимает стрелу с тетивы. Потому с унынием подождал, пока ему не дадут по затылку, отправляя в темноту…

Очнулся от того, что забивший ноздри снег не давал как следует вдохнуть. Судорожно всхлипнул, прокашлялся и опять уткнулся лицом в снег. Из всего выходило, раздели его до исподнего, связали и бросили в том же ельнике, где и поймали. Голова работала вяло, сказывалось постепенное замерзание, но… он был жив! А значит, еще поболтаем, подёргаемся! А то, что рубашка одна на теле и ноги голые, можно и перетерпеть.

Наконец о нем вспомнили. Подошедший резко дернул за власы, заставив встать на колени. Перед ним присел, хищно щурясь, кашак, укутанный в шерстяное покрывало поверх кафтана. Остальные члены банды -- ватаги, как они себя предпочитали называть, – расположились вокруг на поваленных стволах деревьев.

– И чито ты в Пустошах забыть? – с акцентом спросил желтолицый человек.

Кашак достал из-за пояса ритуальный нож с малахитовой ручкой и прокрутил в руке. Малахит – камень правды – позволял влиять на сознание таким образом, что жертва не могла удержать в себе никакой тайны. Ключевым моментом было причинение боли и правильно заданный вопрос. Иванко же не чувствовал ни сил, ни желания молчать под пытками, да и в возможность обмануть колдовской инструмент не верил.

– Нет нужды меня резать, я вам и так все скажу. Подробно, со всеми поясненьицами, – быстро заговорил маленький человек, завороженно следя за лезвием.

– Начинать, а мы послушать. Если понять, что пропускать подробности, снимать с тебя кожу, ломтик за ломтиком, – сообщил кашак и неуловимым движением сделал надрез на правой щеке пленника.

Полукровка почувствовал, как теплое побежало к подбородку. Но что тут поделаешь, если все уже случилось, потому посмотрел в темнеющее небо, слизнул кровь вместе со снежинками и обреченно заговорил:

– Мой хозяин, наместник Дятловой крепи Святополк, послал меня изучить маршруты и проходы через Пустоши в Заречье и далее в Верховья, выяснить настроение древичей, узнать возможности Соловушки. Он (наместник) – серьезный человек; у него воинов – как в реке камушков, всадников – как полыни в степи, с ним удобно дружить. А поручил он мне это сделать тихо, незаметно, никого не тревожа. В доверенных я у него, в близких, не последний человек, между прочим.

– Продолжать, – кашак не унимался: играя клинком, нарисовал кровавый крест на лице полукровки. Боль подстегивала, заклятие давило, язык у Иванко начал жить своей жизнью. И он продолжил:

– Кто я, чтоб хозяину перечить? Вот и изучал, считал починки и выемки, дворы и подворья, запоминал изгибы рек, сухие места и гати, отмечал болота и топи. Для серьезного человека надобно серьезно стараться.

– Скучно и неинтересно,– сообщил разбойник, после чего поставил на лице Иванко очередную отметину. – Ты считать, я злой? Это ты нашего Рагозю не знать. Вот кто злой. А все Заяна, царица, виноват. Мамку и папку его кирдык, того, когда Тугарин закат на копье ставить. Баб Рагозя любить, а мамку не защитить. Больше баб он не любить, любить убивать и мучить. Он меня тому учить, я тебе показать.

Неожиданно Иванко вспомнил ласковые руки матери, девицы родом из далекого приозерного Белого Торга, и огромные кулаки чудина-отца. Он же сбежал от них и долго жил один на песчаных берегах Буйно-озера, пока купцы из проходившего мимо каравана не взяли в услужение. Никогда особо человечек о том не сожалел. Однако, видя отражение своей судьбы в глазах убивца, загрустил. Он так и не понял родителей: что связало их друг с другом, что оттолкнуло его от них. Но главное, почему потянуло к ним именно сейчас. Может, зря не согласился остаться у чудинов – те признали в нем, в задохлике, свою кровь. Глядишь, и здесь бы не стоял, и за родителями присмотрел. Хотя как вспомнишь бездонные норы, в которых скрывалась чудь, так дрожь пробирает. Говорили, те норы достигали центра Артрии, где на алтарях приносились кровавые жертвы самому Мракобесу! Но тот страх был далече, а этот – прямо перед ним.

– Еще я вычислил логово Соловушки, основные подходы к Впадине Средитопья, определил количество ваших воинов, кто и чем платит дань, расположение укрытий и стоянок, ну и возвращался с докладом.

– Успеть у Впадины побывать? Лучше, но мало, – кашак покачал головой и широко зевнул. Время замедлилось. «Скоро прирежут», – подумал Иванко.

– Во всем этом есть тайный смысл, – торопливо молвил он. – Наместник не верит в чудесное возвращение Ингвара и планирует поход на Княжий град. Так что ему и тропы через Пустоши нужны, и новые союзники не помешают.

Кашак, оценив искренность полукровки, хотел было оборвать его жизнь, но слова Мергена заставили придержать клинок у самой шеи.

– Собрались заключить ряд с Соловушкой? – засмеялся главарь. – Какой интересный расклад. Давно мы не грабили большие города, давно не заливали кровью деревянные мостовые любичей. Хочу пить из черепов их господ и мять их холеных девок. Ты заслужил пару дней жизни, согля датай; так и быть, отведу тебя к нашему вождю, а там посмотрим, куда кривая выведет.

Мерген дал знак, и все начали подниматься: мечник и лучник из древичей, копьеносец-кашак и увалень с большим топором, не пойми какого рода. Одежду полукровки тщательно прощупали, забрали припрятанный ножичек, слиток серебра и горсть монет и лишь потом развязали ему руки и разрешили одеться.

Теперь Иванко шел первым, прокладывая в сугробах путь ватаге лиходеев, которые занимались чем-то вроде присмотра за пограничной территорией. Он был упертый маленький человек, тот еще ходок, так что не жаловался. Впрочем, через пару верст пересели на сани, чтобы к вечеру остановиться в поселении древичей. Те злобно косились, но противоречить не смели.

Так продолжалось несколько дней: перегон на санях, затем зигзаги на снегоступах по заснеженным болотам с осмотром тайников и схронов, опять сани и ночевка у местных. Лицо постепенно заживало, печень с селезенкой ссыкливо молчали. Ну, если разобраться, даже женку не за личико выбирают. Главное, раны не воспалились. Или еще хуже – подцепилась бы проказа, тогда о сытой жизни при наместнике можно забыть. А надежду выпутаться полукровка не терял, всяко бывает…