Сергей Самаров - След Сокола. Книга третья. Том второй. Новый курс – на Руян [litres]

Разведчик стрельцов Космина, который и привел свеев в Муром, жаловался Гостомыслу, что в дороге свеи капризные. Не любят долгих маршей, быстро устают, и любят поныть. Не ведут себя, как мужчины. И потому князь-посадник сразу решил быть со свеями суровым.

– Мой полк очень устал по пути в Муром, – пожаловался конунг.

– Я думал, мне прислали полк мужчин, а не женщин, – коротко ответил Гостомысл. – Времени на отдых у твоего полка было больше, чем достаточно. Тебе приказ, конунг. Кто будет отставать и ныть в пути, подбивать остальных на отдых – сразу повесь такого воя. Остальные останавливаться не захотят. Нам необходимо совершить быстрый переход.

Конунг приказ понял, и нахмурился. То ли от приказа, то ли от упрека в недостаточной мужественности. И даже слегка отстал от Гостомысла, придержав коня, якобы, чтобы передать приказ князя хевдингам [78] Хёвдинг – в современном понимании, сержант, командир малого подразделения. В качестве отличительной черты хевдингу делались на зубах специальные зарубки, что считалось весьма престижным. В мирное время хевдинги обеспечивали охрану мирного населения там, где войско квартировалось, за что местные жители оплачивали содержание войска. своего полка… Но и самому князю-посаднику так ехать было удобнее. Однако скоро новгородская дружина во главе с двумя сотниками догнала Гостомысла, и заняла место между ним и свейским полком. Конунг Адальстейн, таким образом, оказался от князя-посадника еще дальше, и нытье своих подчиненных вынужден был слушать сам.

Примерно с наступлением часа Обестина [79] Час Обестина – по славянскому времяисчислению равняется десяти часам, тридцати минутам в современном времяисчислении. Гостомысл услышал справа от своей дружины лошадиный топот. Обернувшись, князь-посадник увидел коренастого широкоплечего парня верхом на низкорослой лошади, что обгонял новгородцев. Но по торчащим из-под шапки в разные стороны тугим рыжеватым волосам, Гостомысл сходство уловил. Если бы этому пареньку приклеить длинную раздвоенную бороду, это был бы Кля. Вернее, это был бы сотник Кля, а пока это был, вероятно, Кля-младший. Так и оказалось. Поравнявшись с князем, паренек потянул за веревочный повод, и его лошаденка стала резко тормозить. Паренек уважительно снял шапку, прижал к груди, и обратился к Гостомыслу, видимо, по стати признав в нем князя-посадника:

– Простите, люди добрые, если ошибся. Я ищу князя Гостомысла.

– Уже нашел. Я – Гостомысл. А ты, как я понимаю, Кля-младший.

– Да, княже. Воевода Заяц меня прислал в проводники взамен отца. Отец в другую сторону поехал. Я должен его заменить.

– Я знаю, – перебил князь-посадник. – Твоего отца в другую сторону я послал. Надеюсь, что ты тоже будешь хорошим проводником. А вот лошаденка-то твоя дальнюю дорогу выдержит?

Кля-младший самодовольно ухмыльнулся.

– Она работяга. Не молода, но еще крепка. Может, шибко и не быстра, но усталости не знает. И послушна. Мы с ней друг к другу привыкли. Не беспокойся, княже. Не падет и не отстанет. С характером животинка.

– Тогда пристраивайся рядом. Это будет твое постоянное место в строю. Привыкай. Долго вместе будем ехать. Я теперь, можно сказать, за тебя перед твоим отцом ответственен. Куда едем, знаешь?

– Воевода Заяц сказал, что на Ловать надо вас вывести. Я с отцом три года тому как ходил туда. Дорогу помню.

– Ну, значит, не заблудимся, если нас с хозарами не спутаешь, и в болота не заведешь.

– В такую пору по болотам можно ходить. Болота смерзлись до дна. Хотя морозов сильных не было, но они мелкие. Все одно промерзают…

– Когда поворачивать будем?

– С дороги-то? Да дня через полтора – два и свернем. Зависит от того, как быстро пойдем…

Чтобы создать запас времени на случай, если где-то придется его потерять, князь-посадник решил в первый день пути обойтись без обеда. Так и шли конной колонной.

Чуткость и нюх торгового люда поражали князя-посадника. Только недавно, помнил Годослав, он восхищался тем, что вся дорога заполнена обозами и санями, а теперь радовался, что обозы встречались редко, а одиночные сани вообще почти полностью пропали с дороги. Торговые люди чувствовали начало какого-то воинского движения, и предпочитали переждать. Но с какой же скоростью распространялись среди торговых людей разных городов и народов все вести – это удивляло. Ведь обозу, чтобы собраться, чтобы в путь тронуться, необходимо было немалое время. И, если обоз тронулся, свернуть с пути ему уже сложно, как и совсем остановиться или назад вернуться. Не могло же так случиться, что вести о решении князей провести небольшую войну появлялись раньше, чем сами князья такое решение принимали. Реального объяснения отсутствию обозов на дороге Гостомысл не видел. Можно было говорить только о нюхе торговых людей, который заставил их отложить выезд на дорогу.

Но свободной дороге следовало не столько удивляться, сколько радоваться, хотя одно другому совершенно не мешало. И колонна шла ходкой рысью, утаптывая рыхлое, подтаявшее покрытие дороги. Слегка слепило глаза отражающееся в снегу солнце. Но оно же и радовало, поднимало настроение. В такую погоду путешествовать было приятно. Это в разгар зимы солнечный день и чистое небо обещали усиление мороза, весной же они несли тепло и внутрь каждого человека вносили обязательное ощущение ожидания перемены к лучшему. Так каждой весной бывает.

Настроение соответствовало погоде. И потому, когда командир свейского полка младший конунг Адальстейн обогнав новгородский строй, догнал князя-посадника, Гостомысл, заранее зная, с каким вопросом обратится к нему младший конунг, спросил вполне добродушно, не в пример тому, как говорил со свеем утром:

– Что тебе, конунг? Что-то спросить хочешь?

– Мой полк интересуется, скоро ли будет остановка на обед? – Адальстейн, все еще помня утренний разговор, спрашивал настороженно, ожидая услышать в ответ грубую речь с угрозой повешения. И потому улыбке князя-посадника сильно удивился.

– Мои сотники посоветовали мне создать запас времени, и идти сегодня без обеда. Возможно, и завтра тоже. Лишнее время нам может понадобиться. Любая задержка в пути может оказаться губительной, что уже доказал своим примером конунг Эйстейн Одноглазый.

Конунг согласно кивнул, не имея слов для возражения. Напоминание о том походе, где мощный свейский полк был полностью разбит, прозвучало вовремя. Тогда свеи не слишком торопились, уверенные, что все равно успеют. И поплатились за это кто жизнью, кто пленением и рабством. Адельстейн свое поражения хорошо помнил. Другие конунги, даже многие из младших, сумели внести за себя выкуп, и отправились домой, хотя и без оружия, с торговыми обозами, как простолюдины, устроившись кто возчиком, кто просто конюхом, и только редко кому везло попасть в охрану. За Адельстейна платить было некому и нечего, и он, пусть с оружием и на коне, но вынужден был теперь пять лет воевать за чужие интересы. А это автоматически значило, что стоило привыкать к тем правилам войны, что приняты среди славян. И к холодным зимним походам тоже стоило уже привыкать.