Томас Баррон - Потерянные годы

Я уныло смотрел на нее.

— Ты так много знаешь. А я так невежествен.

— В этом ты ошибаешься. Я знаю мало. Очень мало. — Внезапно на лице Бранвен промелькнуло выражение боли. — Например, я не могу понять… почему ты никогда не зовешь меня матушкой .

Я ощутил болезненный укол в сердце.

— Это потому…

— Почему?

— Потому что я не верю в то, что ты — моя мать.

Я заметил, что у нее перехватило дыхание.

— И ты не веришь в то, что твое настоящее имя — Эмрис?

— Нет.

— И в то, что мое имя — Бранвен?

— Нет.

Она подняла голову и несколько долгих минут смотрела на соломенную крышу, за многие годы почерневшую от копоти очага. Наконец, она снова взглянула мне в лицо.

— Насчет моего имени ты прав. Когда мы очутились здесь, я взяла себе новое имя из одной древней легенды.

— Той, которую я слышал от тебя? О Бранвен, дочери Ллира?

Она кивнула.

— Ты помнишь ее? Тогда ты должен помнить, что Бранвен приехала из далекой страны, чтобы выйти замуж за короля Ирландии. Юность ее была озарена счастьем и надеждами.

— А закончилась ее жизнь, — продолжал я, — ужасной трагедией. Ее последние слова были: «Увы! Горе мне, что я родилась!» [23] «Мабиногион. Легенды средневекового Уэльса». Пер. с валлийского В. В. Эрлихмана. .

Она взяла мою руку в свои.

— Но я солгала тебе только о своем имени, а не о твоем. О моей жизни, но не о твоей. Прошу тебя, поверь мне! Тебя на самом деле зовут Эмрис. И ты мой сын.

Где-то в горле у меня родилось рыдание.

— Но если ты и вправду моя мать, почему ты не можешь рассказать, где мой дом? Мой настоящий дом, моя родина?

— Нет, я не могу! Эти воспоминания слишком болезненны для меня. И слишком опасны для тебя.

— Тогда как же ты можешь ожидать, что я тебе поверю?

— Прошу, выслушай меня. Я ничего не рассказываю тебе только потому, что знаю — так будет лучше! Ты лишился памяти не просто так. Это благословение.

— Это проклятье! — сердито воскликнул я.

Бранвен посмотрела на меня, и взор ее затуманился. Мне показалось, что она вот-вот заговорит, расскажет мне то, что я так жаждал узнать. Но внезапно пальцы ее сжали мою руку — это был жест не сострадания, но страха.

Возникшая в дверном проеме фигура заслонила свет.

Я вскочил с тюфяка, уронив на пол деревянную чашу Бранвен.

— Динатий!

Мускулистая рука протянулась к нам.

— Выходите отсюда оба.

— Мы никуда не пойдем. — Бранвен поднялась на ноги и стала рядом со мной.

Серые глаза Динатия злобно вспыхнули. Обернувшись, он крикнул кому-то через плечо:

— Сначала хватайте ее!

Он вошел в хижину, следом за ним появились двое парней — из тех, что швырялись камнями на площади. Луда с ними не было.

Я схватил Динатия за руку, но он стряхнул меня, как муху. Я отлетел прочь и врезался в стол, заставленный утварью и снадобьями Бранвен. Ложки, ножи, сита, чаши рассыпались по земляному полу хижины, стол треснул под моим весом. Отвары и мази забрызгали глинобитные стены, в воздухе закружились семена и сухие листья.

Я увидел, как он борется с Бранвен, вскочил на ноги и прыгнул на него. Он развернулся и нанес мне удар такой силы, что я спиной ударился о ближайшую стену. У меня закружилась голова, и несколько мгновений я лежал неподвижно.

Когда туман перед глазами рассеялся, я сообразил, что в хижине, кроме меня, никого нет. Я не сразу понял, что произошло. Затем снаружи послышались какие-то крики, и я, спотыкаясь, двинулся к выходу.

Бранвен лежала на земле в двадцати или тридцати шагах от дома, на тропе. Руки и ноги ее были связаны плетеной веревкой. В рот ей запихнули кусок ткани, оторванный от ее платья, чтобы она не смогла позвать на помощь. Видимо, торговцы и крестьяне, занятые своими делами на площади, не заметили, что происходит — или не желали вмешиваться.

— Только посмотрите на нее, — гоготал тощий смуглый парень, указывая на распростертое тело. — Сейчас она не так уж страшна.

Приятель его, еще державший в руке кусок веревки, тоже засмеялся в ответ.

— Скоро колдунья свое получит!

Я бросился на помощь Бранвен. Вдруг я заметил Динатия — тот склонился над кучей хвороста, наваленной под раскидистыми ветвями дуба. Затем он швырнул в кучу веток полный совок раскаленных угольев из кузницы, и меня пронзила ужасная мысль. «Огонь. Он разводит огонь».

Сухие ветки затрещали. Столб дыма устремился к небу сквозь крону дерева. Динатий выпрямился, уперев руки в бока, любуясь своей работой. Темный силуэт его вырисовывался на фоне рыжего пламени, и мне показалось, что передо мной сам Сатана.

— Она сказала, что не боится огня! — заявил Динатий, и мальчики закивали. — Она сказала, что ее нельзя сжечь!

— Сейчас посмотрим, правда ли это, — сказал парень с веревкой.

— Пожар! — крикнул какой-то торговец, внезапно заметивший огонь.

— Потушите костер! — крикнула соседка, появившись на пороге своей хижины.

Но прежде чем кто-либо успел пошевелиться, два парня схватили Бранвен за ноги и потащили к пылавшему дереву, где ждал Динатий.

Я выбежал из дома, не отрывая взгляда от своего врага. Во мне бушевала ярость, такая ярость, которой я никогда прежде не испытывал. С ней невозможно было справиться, ее невозможно было унять, она нахлынула на меня подобно гигантской волне, затопив все остальные чувства и ощущения.

Увидев меня, Динатий ухмыльнулся.

— Ты как раз вовремя, ублюдок. Поджарим вас вместе.

Меня охватило одно-единственное могучее желание. «Он должен сгореть. Он должен гореть в аду» .

В это мгновение дерево задрожало, раздался треск, словно в него ударила молния. Динатий поднял голову, и один из самых толстых сучьев, возможно, поврежденный огнем, обломился. Динатий не успел отскочить в сторону — огромная ветка рухнула прямо на него, пригвоздила его к земле. Пламя вздымалось все выше, подобно дыханию дюжины драконов. Крестьяне и торговцы бросились врассыпную. Ветки ломались и летели вниз, рассыпая дождь искр; вой пламени и треск горящего дерева почти заглушали вопли придавленного к земле мальчика.

Я поспешил к Бранвен. Ее бросили всего в нескольких шагах от пылающего дуба. Пламя уже лизало край ее платья. Я быстро оттащил ее от дышавшего жаром дерева и развязал веревки. Она выплюнула кляп и уставилась на меня с выражением одновременно благодарности и страха.

— Это ты сделал?

— Я… я думаю, да. Это какая-то магия.

Взгляд сапфировых глаз пронизывал меня насквозь.

— Это твоя магия. Проявление твоего могущества.

Но я не успел ответить — из костра раздался леденящий кровь вопль. Человек кричал и кричал, и голос его был полон смертной муки. Когда я услышал этот крик — крик беспомощного человеческого существа, — кровь застыла у меня в жилах. Я вдруг понял, что я наделал. И понял также, что я должен сделать дальше.