Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Врата Немедии

Хаттукан был невероятно жесток, но его флот надежно защищал вассалов-купцов Побережья от нападения морских разбойников.

Дни и ночи курились благовония в храмах Моана, бога войны, и совершались жертвоприношения… Столицей Побережья была тогда Моан-Мтвара, а на этом месте располагалось лишь небольшое рыбацкое селение.

Хаттукан обладал несметными богатствами, и его имя грозно гремело от юга до севера, но боги не давали ему детей. И когда, наконец, на свет появился Элгон, радость правителя на знала предела.

Он посвятил его Моану и не сомневался, что дитя продолжит начатое им дело. Но время шло, мальчик рос, и все яснее становилось видно, что он совсем не таков, каким Хаттукан мечтал его видеть: сын отнюдь не преуспевал в воинской доблести и равнодушно относился к обрядам почитания великих богов.

Все попытки вразумить его Элгон встречал молчанием и упрямым взглядом своих пристальных серебристых глаз, в которых стояла странная решимость и незнакомая, нездешняя грусть.

Юноша был очень одинок, но не тяготился этим: он не любил шумных сборищ.

Только один друг был у него: Ваофул, сын верховного жреца бога Моана, сам готовившийся стать жрецом.

— Ваофул?! — ошеломленно воскликнул Муонг. — Предатель, свергнувший Сына Света?! Он не мог быть ему другом!..

— Но это так. Элгон и Ваофул поклялись никогда не разлучаться и защищать Друг друга, что бы ни случилось. Ему первому Сын Света рассказал о своем великом замысле. И о том, что, кроме земных родителей, у него есть иной, истинный Отец, коего нельзя изобразить иначе, как в образе Солнца, щедро дарующего жизнь без различия правых и виноватых, ибо все, сущие под небом, равно дети его. Он не хотел властвовать и мечтал удалиться от мира… но, когда Хаттукан внезапно скончался в одночасье, Элгон исполнил свой долг и взошел на престол Моан-Мтвары.

В ту пору ему было двадцать лет, и он уже был женат на девушке — бывшей рабыне, которую спас, когда ее в числе прочих хотели принести в жертву богу войны. Королева-рабыня, пленная иноземка, вызывала всеобщее недоумение и неприязнь.

Многочисленные советники настаивали на том, чтобы Элгон одумался, но для него не существовало ни рабов, ни иноземцев, ни закона, а только доверие воле его Отца и любовь к прекрасной юной Меруле.

Итак, он присвоил себе то, что должно было быть посвящено Моану, да еще и осмелился преступить все обычаи и жениться на этом отродье, оскорбив все законы Побережья. Против него организовали первый заговор; Элгона хотели убить во сне, ночью, но он делил ложе с Мерулой, и, когда в него метнули отравленный дротик, супруга успела прикрыть его своим телом, а сама погибла.

Элгону же тогда удалось спастись. Вне себя от гнева и отчаянья, он перешел к решительным действиям.

В память о Меруле он заложил первый камень в основание будущего Элментейта и три года спустя перенес туда столицу Побережья, а Моан-Мтвару разрушил: камни ее домов и храмов пошли на строительство нового Города.

Это было открытым объявлением войны жрецам Моана, и Сын Света не мог в ней победить…

До определенного времени Ваофул поддерживал его, насколько это было в его силах, но спустя несколько лет разразилась небывалая засуха.

Поля оказались попросту выжженными, леса пылали, и на многие лиги вокруг не осталось ни зверей, ни птиц.

Пересохли не только реки, но и самые глубокие болота. Люди погибали тысячами от голода и жажды, а в казне не находилось средств на то, чтобы купить хлеб в соседних землях: строительство Элментейта требовало огромных расходов, но Элгон и слышать не хотел о том, чтобы приостановить его. Вместо этого он повелел вскрыть гробницы умерших правителей — своих предшественников, полные золота, драгоценностей, оружия…

— Он покусился на покой мертвых! Это стало началом конца. Никто уже Не сомневался, что бесчисленные беды обрушились на Побережье из-за неслыханных святотатств, которые совершал Элгон, поправ вековые традиции… — Маргиад замолчала, не сводя глаз с Колодца смерти.

— Я не знал, что все происходило именно так, — потерянно прошептал Муонг, — в Книге события описываются по-другому.

— Книгу каждый читает по-своему, — возразила Маргиад. — В Элментейте вообще не существует единой для всех реальности, поэтому ты здесь ни при чем: то, что в ней написано, изменяется в соответствии с состоянием души читающего, его представлением о мире и о самом себе. Просто ведь у каждого — своя правда.

— В таком случае, мне близка правда Элгона!

— Я знаю об этом, Белый Воин. Между ним и тобою много общего: когда ты здесь появился, я так старалась спасти тебя именно потому, что увидела вашу необычайную внутреннюю схожесть.

— Ты старалась меня спасти?..

— Да, сохранить твой рассудок, не дать ему окончательно помрачиться… но потом я сама поддалась искушению и стала призывать тебя сюда, чтобы видеть снова и снова.

Мне казалось порой, что сам Сын Света вновь вернулся ко мне. Ведь я никогда не переставала любить Элгона и мертвого, точно живого.

Я видела его смерть. И семьсот лет с того страшного дня моя душа не ведает покоя. Он сам отдал мне свой талисман со словами: «Пусть он перейдет к тому, кто будет достойнее меня…»

— И ты не была потом женой Ваофула?

— Была. Но Ваофул не выступал против Сына Света, о нет! Поверь мне, он тоже его любил. Но когда понял, что Элгона уже не спасти, сделал все, чтобы занять его место и сохранить таким образом хоть что-то. Ведь Ваофул был жрецом Моана, а с безраздельной властью бога войны люди связывали память о временах расцвета и благоденствия Побережья.

О тысячах страшных казнях никто не вспоминал, они считались вроде как в порядке вещей, а вот то, что тем, кто не погиб в бесконечных битвах и кого не принесли в жертву, хватало хлеба, помнилось очень хорошо. Тогда люди жили в постоянном страхе, но четко знали, что их ждет; при Элгоне же их привычный мир рухнул, и этого ему простить не смогли… Ваофул обещал, что при его правлении все станет по-прежнему, и ему поверили.

Но и он, и я знали, что это ложь — реку невозможно повернуть вспять. Просто мы выиграли немного времени, чтобы увести оставшихся в живых далеко на восток и север, в леса, в горы: они были предками тех племен, которые живут там и поныне, в том числе и Детей Змеи.

Все, чего я просила для себя, — чтобы меня похоронили в Элментейте, и Ваофул это исполнил. А потом покинул Город и с помощью заклятия сделал так, чтобы больше никогда сюда не ступала нога человека.

…Ужас какой, подумала Соня.

Эта женщина видела смерть своего возлюбленного, и бесчинства освобожденных рабов, крушивших дворцы и храмы, и дикие оргии завоевателей, разорвавших на куски ослабленное и не способное более защитить себя Побережье…