Владимир Серышев - Гость волшебного мира. Книга первая: Незнакомец

Но, это лишнее время – идти к ней, делать надрез. А тут уже всё готово. Открытый пузырёк тянул, манил. Азарт и нетерпение подстёгивали нырнуть в чужую память прямо сейчас! Увидеть – каково это в целом?! Да и мать мальчишки – всё же, не случайная фигура. Хоть крупицу информации, да сообщит!

Брат рядом успел только охнуть, увидя, как Фарбаутр опрокинул в рот всю жидкость из флакона.

В желудок скользнула ледяная пиявка. Показалось, это сам призрак, проглоченный вместе с жижей.

Фарбаутр быстро глянул в пузырёк – студенистая тварь была на месте: бурлила, извергая новую порцию.

«Чёрт! Могу не удержать ведь!» – сверкнуло в мозгу с опозданием. Рука сама метнулась в сторону, протянув склянку с пробкой фон Зефельду. Тот отшатнулся. Затем, что-то крикнул. Или… спросил? Или, просто открыл рот в изумлении? Фарбаутр не понял, не разобрал – да и не услышал. А через миг уже и не увидел. Только подумал: лишь бы брат взял пузырёк…! – как всё вокруг стремительно размылось. Предметы потеряли очертания, превратившись в огромные тёмные пятна.

«Куда попаду…? – пульсировали мысли. – Тоже на пожар? Который, сам же и устроил?»

Пространство тотчас обрело видимость и чёткость, будто кто-то навёл резкость окуляра. И Фарбаутр очутился среди огненного моря, бушевавшего в тесной комнате избы!

Пылали бревенчатые стены, рушился прогоревший потолок. Пламя сжирало домашнюю утварь – столы, кровати, табуреты. А сам Фарбаутр, вдруг, против воли, заметался по дому – то влево, то вправо! И услышал свой крик. Но – женским голосом, пронзительным, истошным:

– Сынок! Я не уйду без тебя!

Столь же отчаянно взорвался и разум: Витя! Витенька! Не надо!

Перед глазами мельтешил огонь. По лбу, щекам струился кипяток. От адского жара, дыма и гари сбивалось дыхание. Молоточками стучала боль в висках. И запекалась, плавилась кожа – руки, шея, и лицо. Раскалённый воздух прожигал до костей.

«На улицу…! – хрипел теперь собственный внутренний голос. – Пока не завалило… Или, не упал без сознания…»

Вверху трещала древесина – объятые пламенем балки и стропила. Беспрестанно гроздьями сыпались искры, орошая плечи и спину жгучей дробью. Запинались, спотыкались ноги. Но, повернуться к выходу не получалось, сколь Фарбаутр ни прилагал усилий. Как в кошмарном сне, когда хочется бежать, да не можешь! Пребывая в чужой власти.

И – в тот же миг пришло озарение: ну, конечно! Меня не может завалить! И сознание я не потеряю! Ведь это не я! И не моё тело! Это мать мальчишки! Её мысли, действия и ощущения.

Он понял – призрак памяти передаёт ещё и чувства объекта. Все пять! А возможно, и пресловутое шестое: понимание истины, о которой страшно сказать себе вслух. Во всяком случае, Фарбаутр уловил, как в подсознании женщины растёт нота отчаяния, вперемежку с отрицанием:

«Всё уже напрасно… Всё поздно… Конец… И с этим жить… Не верю! Он тут… Он там…! Господи, не забирай…!»

А за отчаянием и первый отзвук потери надежды. Потери веры. Осмысления, что непоправимое случилось, и чуда не произойдёт.

«Его больше нет… И не будет… – услышал он тяжёлый гул, накатом шедший из души. – Никогда… Я его не увижу… Не обниму… Не поцелую… Не прижму к себе… Никогда… Никогда… Никогда…!»

А вслед за тем, протяжный стон, не голосом, но сердцем:

«Будь проклято! Будь прокляты все! Будь проклято всё! Будь проклята жизнь!»

На миг, перед глазами возник образ мужчины – высокого, худого брюнета. Того самого, с фотографии мальчишки.

В мозгу щелчком отпечаталась строчка, как справка:

«Павел Совин, муж. Погиб 28 июля 1941 года, в боях под Смоленском».

Мужчину сменил сам мальчишка, тоже на мгновение:

«Витя… сынок… 7 октября 1941 года…»

И яростный крик:

«Будь я проклята! Я не спасла семью! Не сберегла! Не защитила!»

Горло закупорил ком – ни продохнуть, ни выдохнуть.

Грудь сжало обручем. А голова, казалось, сейчас лопнет от невыносимого надрыва:

«Я не хочу больше жить! Я хочу остаться тут! Я хочу умереть! Витенька! Паша!»

Фарбаутр поспешил перейти к своим собственным мыслям.

«О чём-либо другом мать мальчишки думать уже не в состоянии – резюмировал он. – Какие тут секреты сына… Одни вопли. Недолго и заразиться её безумием».

И похоже, это действительно возможно!

Призрак памяти… Сколько ж в нём ещё сюрпризов…

«Нужен другой отрезок времени, спокойный – лихорадочно подумал Фарбаутр. – Предыдущие воспоминания. Хотя бы, час назад».

Да и просто пора убираться из этого пекла. Вот только понять способ перемещения…

Он не успел до конца сформулировать проблему, как всё кругом опять переменилось. Мелькнул калейдоскоп огня и тьмы, и тут же вспыхнул белый свет. Из ничего возникли люди, дома, новые запахи и звуки. Жару сменила стужа. А сердце, вместо ужаса, сдавила тревога.

Фарбаутр оказался во дворе – в толпе деревенских стариков и старух. В глаза сразу бросилась полыхающая изба.

Её рыдающая хозяйка лежала на земле. Рядом суетился староста, успокаивал, пытался утешить.

А затем, Фарбаутр увидел… самого себя! В семи-восьми шагах, напротив, на фоне пожара.

Он стоял прямой, решительный, и жёсткий. В безупречно строгой форме, в элегантных чёрных перчатках, и указывал жезлом на корзины. Кончик жезла сверкал вспышками маленьких синих молний.

Фарбаутр на секунду забыл о мыслях женщины. Невероятная, невозможная картина! Видеть свой облик вживую! Ясно и чётко! Зеркало не шло даже близко в сравнение!

Реализм и сюрреализм одновременно! Зрелище ввергало в мистический трепет. А на ум каскадом шли истории о доппельгангерах – тёмных двойниках. Зачастую, предвестниках смерти.

«Чушь! – яростно оборвал он себя. – Это воспоминание матери мальчишки, и только! Передо мной не копия моя, а сам я, настоящий!»

Захотелось даже вытянуть руку, и коснуться.

А то и заговорить. Предупредить о заклятии в ведьмином доме, о дикой боли, и сломанных пальцах.

Но, призрак не давал возможности распоряжаться телом объекта. Равно как и покидать его. Память, есть, память.

Тем более, чужая. К ней Фарбаутр вновь и обратился: о чём мать мальчишки думает теперь, в эту минуту? Когда опасность уже рядом, но – не задела, пока, лично.

Первыми он уловил чувства, при виде огненной избы. Жалость, и горе. А потом уже хлынули мысли:

«Где будут жить староста и Пелагея? Наверно у Трофима…

А что мы будем есть зимой?! Всё сгорело – все припасы! Всё, что собрал Витя!»

И дальше, сплошь о еде:

«Наловить побольше рыбы… Может, баба Сейда выручит, поделится продуктами, какие у неё есть? Или, хороший улов наколдует…»

Фарбаутр сосредоточился. Размышления, кажется, вошли в нужное русло – про ведьму.

Но, ненадолго. На миг. Мимолётом, в лихорадочном потоке поиска других вариантов – как предстоит одолевать грядущий голод: