Тарас Витковский - Самозванец. Повести и рассказы

«Значит, это — война, — думал он, облизывая окровавленные пальцы. — Ну что ж, повоюем».

В этот же вечер, несмотря на бурные протесты какой-то ведьмы из Чебоксар, он повесил над своим «спальным» местом увесистое распятие. «Понятное дело, — размышлял Виталик, — подсунуть иголки могли только на Квартире. Кто-то из этих дивнюков. Но кто?» Установить было сложно, так как никто открытой вражды к Виталику не проявлял.

«Университетская» история старательно обходилась молчанием. «Дивный братец» был тих и вежлив, Уна вроде бы нс сердилась, только Эштвен попросила убрать с видного места резинового Чебурашку и розового поросенка. Виталик подарил их Агасферу, и тот по ночам долго с ними шептался перед тем, как уснуть.

Вообще все дивные обитатели и посетители Квартиры поглядывали на Виталика с подозрительным интересом — так наблюдают за смертельно больными.

На волне этого интереса Эштвен даже позволила Виталику поцеловать себя, когда он провожал ее до дома. Виталик не ощутил ничего, кроме вкуса хинина. Эштвен была озабочена.

— Мне кажется, с тобой стрясется какая-то беда,— проговорила она сумрачно. — И как раз тогда, когда у тебя стало получаться...

— Получаться что? — удивился Виталик, облизывая горькие губы.

— Походить на нас. Я не знаю, как ты этого добился, но ты мною уже почти желанен. Ты сделал мне очень больно, а я зауважала тебя. Но... — Тут эльфийка спохватилась и, туманно улыбнувшись, — ушла.

Это самое «но» могло и совершенно ничего не означать. Отдавая дань привычке, Виталик потоптался немного под окнами и направился восвояси, размышляя на ходу. «Походить на них... В чем же тут дело? Я как-то по-другому себя веду? Ну, говорю чуть больше пошлостей, тщательнее скрываю свои чувства, иногда откровенно их всех презираю— неужели в этом весь секрет? Дикость какая! А тут еще эта война...»

— Приходила Аэглин, очень печалилась, что тебя нс застала. Вот, конфеты принесла, — сообщил Хозяин, показывая на пустую коробку.

«Тикки-так!» — подумал Виталик. Странно улыбаясь, он выпил чаю и ушел спать.

А конфеты, кстати говоря, съел Агасфер. А что не съел — спрятал в носок и повесил на бельевую веревку на кухне. Спустя неделю в носке завелись муравьи.

Потом начались сущие гадости.

У Виталика стали пропадать вещи, и наоборот — пропавшие у других обнаруживались почему-то среди незамысловатого его барахла.

— Надо лучше охранять крааль, — сказал Виталик. Он стал осторожен, скрытен и подозрителен. Успокаивал нервы какими-то гремучими травяными настоями и тут же сам себя накручивал.

— У меня паранойя, — поведал он Шурке. Тот, нс найдя что сказать, развел руками.

Когда неприятности начались у Виталика на работе, он даже не удивился. «Поиграем в частного детектива», — решил он. И за несколько дней выяснил, что ответсек Таня является старшей сестрой девицы по имени Морра.

Все это было как-то уж очень гнусно, меленько, грязненько... «Неужели им больше нечего делать, не о чем думать? Такие сложные интриги, и все только для того, чтобы попортить мне нервы?» Виталик не знал, смеяться над создавшейся ситуацией или горько рыдать.

Пойманный очередным приступом тоски, он уже собрался было позвонить Аэглин, но — вспомнил, что съел ее телефон. Узнавать его снова не хотелось — и Виталик передумал. «Обойдусь. Ничего ведь из этого нс выйдет путного. Пусть живет себе спокойно...»

— Я пытался найти в себе «волшебные полутона», — сказал он Ложкину, — а вместо этого наполнился какими-то скрипучими диссонансами...

К кисейной даме подошла похожая на анатомический макет борзая сука в изумрудном ошейнике. То вправо, то влево наклоняя острую морду, она взирала на шарманщика. Потом подбежало двое мальчиков лет пяти в матросках и коротких штанах.

— Я недавно открыл, что оконное стекло пачкается от взглядов, — сказал Ложкин, барабаня пальцами по подоконнику. — Глаза очень многих людей оставляют повсюду сальные отпечатки... Поэтому я никогда не хожу в музеи.

Приятели выходят на свежий воздух.

Небо над ними небывалой синевы и чистоты. Сбоку висит луна, похожая на призрачный ломоть арбуза. Светлый-светлый день. На ветке липы, еще черной и неживой, оттаяла какая-то маленькая пигалица и робко цвиркает.

— А мне, понимаешь ли, удалось... — говорит Тоша Ложкин. — Я избавился от своего мертвеца. Тебе интересно?

— Пожалуй, — соглашается Виталик. Ему радостно оттого, что скоро можно будет ходить без пальто.

— Это случилось в подземке, — повествует Ложкин. — Он выпрыгнул из меня, с распоротым брюхом, жуткий, и начал душить. Я бил его по лицу, пинал ногами... Было очень страшно. Но мне повезло — я сумел оторвать его от себя, и он упал.

По обочинам, на солнцепеке, из-под промерзшей земли уже выбивается мелкая остренькая травка невозможно зеленого цвета. По ней разгуливают важные черные птицы, совершенно кладбищенской наружности.

— Он упал, а я поразился тому, какой он большой... — продолжает Ложкин. — Во-первых, он старше меня, наверное, вдвое. А во-вторых, он больше меня. Представляешь, мой собственный внутренний мертвен оказался больше меня!

— То есть — больше? — не понял Виталик.

— Ну, блин, размерами! Выше, шире, толще... У меня, к примеру, сорок второй размер обуви, а у него — сорок четвертый. Я на подошве цифры разглядел...

— Сорок четвертый, говоришь?— Виталик хохочет. — Рубчатая такая подошва? Это было в Химкинской системе?

— Ну да, — отвечает Ложкин. — Именно там.

Он совершенно спокоен.

— Я твоей осведомленностью нс удивлен, — говорит он. — Я давно понял, что ты знаешь судьбы мира.

— Да ну? — веселится Виталик.

— Конечно. Помнишь, ты дал мне совет по поводу левитации?

— А как же, помню, конечно. И что, у тебя получилось?

— Представь себе, — победоносно заявляет Тоша.— Знаешь, почему у тебя нс получается? Ты плавать из-за этого не умеешь.

— Ну-ка, ну-ка... — бормочет Виталик с живым интересом.

— Дело в том, что ты всегда слишком напрягаешься. А нужно расслабиться. Вот так.

Тут Ложкин, встав на левую ногу, подтягивает правую пяткой к животу, словно хочет сесть в воздухе по-турецки. Потом он чуть приседает, слегка отталкивается от земли — и медленно воспаряет над улицей Адмирала Макарова.

— Понимаешь, чувак, надо насслабиться! — кричит он с высоты пятиэтажного дома, продолжая подниматься все выше и выше. Вог он стал размером с голубя, вот он уже нс больше мухи, вот уже ничего, кроме стеклистых червячков, Виталик в весеннем воздухе нс различает.

Улетел Тоша Ложкин.

— Ну знаешь, — сердито шепчет Виталик, — была бы у меня квартира на Пречистенке, я бы тоже не очень напрягался...

Он неуверенно машет в небо рукою и поворачивает обратно.