Тарас Витковский - Самозванец. Повести и рассказы

— Пусть выговорится, — говорит Хозяин. На него жалко смотреть... Кирри шипит без слов.

По карнизу за окном ходит красивый белый голубь. Он заглядывает внутрь с любопытством.

— Мне ведь было здесь очень хорошо, — сказал Виталик. — Вот за этим столом я писал стихи. В этой раковине столько посуды перемыл — каждую кружку, каждую миску знаю... На этой кухне я полюбил — так здорово тут мечталось! Но, как вы справедливо заметили, на моем месте должен был быть кто-то другой... И того, кто меня заменит, мне жаль. Вы — стадо антимидасов. Отнюдь не золотом становится то, к чему вы прикасаетесь... Черт, а вы и впрямь рассчитываете на мировое могущество! Как же вас много — и всюду ваше влияние, узколицые господа в плащиках!

Вы развращаете творческих людей, заставляя их в угоду вам повторяться. А потом, соскучившись, выбрасываете их на обочину. Вы калечите несчастных доверчивых идио-тиков, вроде Настеньки, внушая им священную веру в непоколебимость АРХЕТИПА. Вы опустошаете души, обращая мудрость в набор афоризмов. Любовь, благодаря вам, теперь нечто неприличное... Ладно, допустим — так надо. На все воля Эру. Но ведь вы — бесплодны! Что останется в мире после вашего владычества?

— Карету ему, карету! — скрипит Кирри.

Все начинают смеяться. Даже Эштвен давит смешок.

— Мне жаль, но тебе пора, — произносит Хозяин.

Виталик молча одевается и выходит. В подъезде он курит — в последний раз...

— Метель ты моя, метелица, принимай теперь меня, я — твой, — говорит он. Долго смотрит на волшебное слово «ХУИО», гасит окурок в банке из-под кофе и идет прочь...

...Но, выйдя из подъезда, он оказывается не во дворике, а на сцене. За его спиной шелестит опускаемый занавес.

Человек в трико.Браво, браво! (Бьет в ладоши, уходит).

В публике слышны голоса: «Браво! Бра-аво!»

1-й интеллектуал.Изящная классическая развязка.

Человек в костюме программиста (Виталику).Извините, а что вы хотели показать через осмысление вторичного временного потока в вашем кредо в середине второго действия?

Виталик медленно сходит вниз.

Он испуганно и растерянно вертит головой.

2-й интеллектуал.Скажите, на сцене вы занимались сексом — это по-настоящему?

Виталик ошарашенно отшатывается.

Женщина без костюма (искренне).Спасибо вам! Вы потрясающе играли! А эта злодейка Кирри... Ух, сама задушила бы!

Человек в костюме писателя.Вы, молодой человек, заходите ко мне завтра — я вам пьеску свою прочту. Тоже, знаете, недурная пьеска!

Виталик со стоном хватается за грудь. Происходящее кажется ему кошмаром.

Человек в костюме милиционера.Слушай, сынок, я вот тут подумал — ты ведь нарушаешь паспортный режим, верно? Давай-ка я тебя задержу. Переночуешь в участке — всяко лучше, чем в парке на скамейке. Ну давай, без глупостей. У меня «воронок» за углом.

Берет его за руку и уводит.

Виталик озирается, словно ждет помощи, но публика, потеряв всякий интерес, расходится по домам.

КОНЕЦ

7 июля 2001 года

Несколько лет парк Покровское-Стрешнево служил мне местом полного душевного отдохновения. Что-то особенное есть в этом уголке Москвы. Когда-то, пока вся Москва умещалась в Садовом кольце, здесь была усадьба — вернее, даже две усадьбы, Покровское-Стрсшнсво и Покровское-Глебово. Границы их слились и существуют теперь только в административных планах, да и Москва с тех пор раздобрела, раздалась и втянула в себя несколько гектаров сочной зелени, Химкинское водохранилище, каскад прудов и многое, многое другое.

В середине двадцатых годов Михаил Афанасьевич, тоскуя в жаркой, запыленной столице, писал: «Работать не хотелось, а хотелось холодного пива и уехать в Покровское-Стрешнево».

Радостно отметить, что еще одно чаяние замечательного писателя воплощено в жизнь — выпить пива и прогуляться в Покровском-Стрешневе может теперь решительно любой москвич, а также гость столицы.

Если еще есть в природе люди, у которых где-нибудь на антресолях лежат подшивки журнала «Наука и жизнь», к ним обращаюсь: найдите номера за 1962 год. В них содержится подробный рассказ об истории Покровского-Стрешнева, а также о знаменитых родниках — Московском и Лебеди. Родники эти исправно утоляют жажду всех желающих и по сей день.

Несомненно, в той же «Науке и жизни» есть рассказ о дамбе Химкинского водохранилища. Об одном только свойстве этой дамбы никто еще не писал. Дело в том, что она волшебная. Убедиться в этом легко. Достаточно выйти ранним летним утром на берег водохранилища, в ту пору, когда косые лучи поднимающегося солнца пронзают клубящийся над водою туман. И тогда, прямо над дамбой, в голубоватом утреннем воздухе возникает прозрачный, но очень четкий силуэт парусника. Несколько хрустальных минут он плывет в неподвижности, потом паруса его наполняются розоватой дымкой, и корабль постепенно размывается, тает...

Может быть, этих минут недостаточно, чтобы человек поверил в чудеса. В этом, однако, живая подлинность чуда — оно никого не стремится убедить. Оно просто случается.

В глубине парка, над родником, имеется беседка. Настоятельно рекомендую прийти туда с любимой женщиной, да еще так подгадать время, чтобы непременно была гроза. Стоя под крышей беседки, держась за руки и слушая грозовые раскаты, вы оба будете бесконечно счастливы, а дождь окружит вас живою стеной, струящимся серебром и перламутром.

Переждав дождь, следует направиться в другую сторону парка — к прудам, по аккуратной дорожке, мощенной асфальтом. На обочинах этой дорожки тоже есть беседки и даже детская площадка с ветхозаветными грибочками. Но эти укромности не для влюбленных — там обитают старички. Нет на свете ничего уютнее московского паркового старичка. Это целое искусство — быть таким старичком, вдумчиво играть в шахматы, сосать пахнущий валидолом леденец и вести длительные беседы о жизни. Если я доживу до старости, обязательно стану одним из них. Обзаведусь мягкой кофтой, картузиком, возможно даже палочкой и очками. Буду приносить в парк транзистор «Сокол» и кокетничать с девушками шестидесяти пяти лет.

Все упомянутые мною достопримечательности узловыми корнями вросли в легенды и мифы Покровского-Стрешнева. Или, если точнее выразиться, легенды и сказки Покровского-Стрешнева состоят из чудес, происходящих на фоне родников, прудов и беседок, и совершенно ясно — в ином месте они были бы невозможны.

Первое чудо, свидетелем которого я стал, приключилось на водохранилище. Он пришел туда морозной, светлой от луны и снега ночью и еще издали заметил на гладкой белой поверхности мечущуюся женскую фигурку. Фигурка перемещалась по льду, пропадая в одном месте и возникая в другом, не прекращая своего бега. Лунные искры вылетали у нее из-под ног.