Наталья Резанова - Криптия [litres]

Правда, особо ничего сейчас и не увидишь. Хафра зван к костру, вот костры и горят. И пламя в ночи слепит глаза.

– Старый вождь мудр, – проскрипело существо рядом с Хафрой, – но высшую мудрость дают только боги и духи.

– Верно. Но поначалу мы будем говорить не об истинной мудрости. Те, кто собрались здесь. Меня, сына Акеру, ты знаешь. Другой мой гость – Максен Гупта, посланец Шубарры, вождя над вождями.

– Мне он не вождь. Со мной пришел Мерген, старейший из живущих в Степи. Духи сказали ему, что я должен отправиться сюда.

Ну, все-таки старик. Не старуха, слава богам.

– Молодой вождь говорит, что явился сюда по совету шамана, который его сопровождает, – сообщил Фламма. Он не позволил себе никаких шуток и грубостей в адрес прибывших. Хафра может сколько угодно отказываться говорить на чужих языках, но, скорее всего, понимает.

– Возможно, совет был хорош, – ответил Гупта. Он и подумал о том же.

По крайней мере, это объясняет, почему Хафра оказался здесь, вдали от ставки Владыки и кочевий своего племени. В том, что Хафра придерживается исконных степных верований и не поддался, как его брат, влиянию миссионеров, Фламма и раньше не сомневался. Он спросил:

– И совета старца было достаточно, чтобы покинуть большой круг, где выбирают Владыку?

– Еще Тогон слушал, что говорили Мергену духи. Я поступаю так же.

Если шаман не врет, похоже, он в самом деле старейший из живущих, подумал Фламма. Получается, что ему не меньше ста лет. Хотя степняки точности в датах не придерживаются.

– И что духи сказали Мергену на сей раз?

– Что судьба Степи решится здесь. И будет явлена великая сила. Я пришел, чтобы получить ее. Но пока что, – Хафра усмехнулся, – я вижу только двух чужаков, которые набивают брюхо и пьют.

– Ты, сын Акеру, тоже не побрезговал моим угощением.

– Я беру свое, где захочу!

Фламма, который за годы пребывания в Степи привык к ритуальным перебранкам, спокойно перевел драконарию слова вождя.

– Каждый из нас сам по себе – не сила. Но силы стоят за нами, – сказал Гупта. – Империя и Михаль. Если Хафра хочет править Степью, он должен выбрать, чью руку держать.

Он не требовал, чтоб Фламма переводил – также предполагал, что Хафра понимает. И угадал.

– Когда Тогон стал Владыкой, он уничтожил всех пришлых и города их!

– Тогон взял власть, но долго ли он жил после этого? А наследник его, твой дед, понимал, что не удержит племена без помощи извне. Шагара, хоть и служил прежде императору, предпочел союз с Михалем. Теперь дом Тогона, что прежде был един, снова разделился, и кто знает, не пора ли сделать иной выбор?

– Мой имперский друг очень красноречив, – заметил Фламма. – Только что он в сладких словах предлагал михальцам покинуть этот край, дабы имперцы могли бы без помех отстроить город, разрушенный Тогоном, и уйти туда, где правит Мадара. Ты этого хочешь, сын Акеру?

Глаза кочевника хищно блеснули. Нет ничего хуже для истинного сына степей, чем каменные города, стоящие там, где должны вольно пастись кони.

– Комес говорит так, будто по его мановению сюда явятся великие множества воинов, чтобы защитить своих землепашцев и того Владыку, который угоден королю Михаля. Но это не так. Правитель Михаля не станет ввязываться в войну, что так далека от его владений. Да и сам комес не хочет этой войны. Он стар, он размяк от мирной жизни и сытной еды. У моего императора нет здесь крепостей, но его власть простирается там, где ступают его легионы. А легионов у него много.

– Стало быть, если Михаль поддержит Мадару, твой вождь над вождями окажет помощь мне?

– Как легко тобой управлять, сын Акеру. – Фламма по-прежнему хранил спокойствие. – Воистину, ты будешь достойным подданным императора. Что сказал бы Тогон, увидев, как его правнук склоняется перед теми, кого прогнал под ярмом Данкайро?

Прежде чем воспоследовал гневный ответ, раздался скрипучий голос доселе молчавшего шамана.

– Ты и впрямь горяч, юный вождь, и враги твои чуют это, и строят ловушки. Но кто твой главный враг? Тот, кто приходит открыто, чтобы отвоевать твои пастбища, и убивает твоих людей? Или тот, кто приходит, называя себя другом, и селится меж твоих шатров, и учит твоих людей своим обычаям? Приносит своих богов и берет в жены твоих женщин? И дети их пашут землю, разрезают пастбища плугом – есть ли что хуже? И если так пойдет и дальше, вскоре не будет никакой Степи, будет новый Михаль, как бы его ни звали!

– Михаль – главный враг! – выкрикнул Хафра.

Вот же старая сволочь. Из ума выжил, а все склочничает… однако ответные слова Мергена удивили комеса.

– Неверно, Хафра! Они оба достойны смерти. Ибо нет друзей у Владыки Степи, и все враги ему. Так считал Тогон, и потому по его велению шаманы совершили великий призыв. И младшее дитя Тогона стало орудием, сокрушившим армии захватчиков. Из всех, кто проводил обряд, остался я один… Никто больше не помнит его, ни у кого нет сил его повторить. Но духи показали мне эту долину, и я отправлюсь к ним, чтоб они явили себя.

– Старик хочет камлать, – вполголоса пояснил Фламма своему сопернику-собеседнику, – и от того, что ему примерещится, зависит решение Хафры.

Вождь встал, готовясь отбыть в свой лагерь, но шаман, захваченный божественным безумием (а может, старческим умопомешательством), начал свою песню здесь же, в шатре. Хорошо еще, что его не вынесло наружу, подумал Фламма. Комиты, наверное, удержались бы от насмешек, они кое-что знают о власти шаманов, а вот легионеры – нет. Они бы попытались заткнуть хрыча – в империи колдовство запрещено, и то, что творится, для них – богохульство. А для воинов из свиты Хафры не меньшее богохульство – оскорбление шамана. Завязалась бы свалка… оно, конечно, для целей Фламмы и полезно, но людям комеса вряд ли бы удалось остаться в стороне. Впрочем, ничего еще не решено.

Для чужака зрелище было и впрямь комическое, притом отталкивающее – столетний старец, распевающий какую-то невнятицу, топоча на месте под звуки своей трещотки. Больше всего он был похож на пьяного или надышавшегося дурной травы – и не зря. Комес знал, что большинство шаманов для своих «путешествий в духе» пользуются дурманным зельем. Но самым сильным этого не надобно. Достаточно ритма трещотки, чтобы вогнать их в транс, и в этом состоянии они могут плясать день и более, пока не свалятся в корчах и полном изнеможении. Вот только припадка падучей нам здесь не хватало.

– О чем он воет? – спросил Гупта.

– Зовет духов. – Комес отвечал кратко не из грубости. Он почти ничего не понимал из завываний Мергена. По правде говоря, даже соплеменники мало что поняли бы – таким древним, таким сокровенным был язык, и духи в нем назывались именами, не ведомыми непосвященным. Ибо было тех имен великое множество, потому что духи капризны, неизвестно, кто из них и на какое имя откликнется, чтобы унести шамана в Верхний мир, царство Той, что правит всем. Ее не дано увидеть живым, но она может изъявить волю через младших богов, своих детей.