Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

— Он что, был смутьяном? — спросил кто-то.

— Ну, так бы я не сказал, — ответил старик Госколд. — Возможно, отчасти да. Но его речь в данной ситуации имела бы явно подстрекательский характер. В этом сомнения не было. То, что он хотел сказать, очень сильно задело бы интересы Австрии, а если бы Германия поддержала Австрию в ее вполне оправданном возмущении, это бы не понравилось России, и тут бы пошло-поехало. Вот как обстояло дело, и лучше бы этой речи и не бывать. Но его никто не мог остановить. Правительство, конечно, в это не вмешивалось. А что до оппозиции, так он был у них в фаворе, и они, понятное дело, больше заботились о том, как бы им уесть правительство, чем о том, как бы не раздразнить австрийцев. Никто из всей этой братии, конечно, не предпринял бы такого бестактного шага, в отличие от молодого Минча, но вот остановить его в этом порыве — это уже совсем другое дело. По-моему, им даже в голову не пришло попытаться. Ни одна партия, особенно та, что в оппозиции, никогда не препятствовала своим наиболее ярким представителям.

А потом случилась очень странная вещь, как бы предвещающая дальнейшие события. В головной офис партии Минча вошел человек, не назвавшись, и довольно-таки недвусмысленно заявил, что обладает надежной информацией, передавать которую его никто не уполномочил, но от этого она не менее надежна, хотя это и не прямая угроза, а скорее предупреждение, и заключается оно в том, что эта речь не состоится.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил глава партии, к которому обращался посетитель.

— Я хочу сказать, — ответил этот человек, — что имеется организация, с которой у меня нет ничего общего, вообще ничего общего, которая решительно настроена не допустить этой речи, которая в курсе того, что собирается сказать мистер Минч, и которая достаточно влиятельна, чтобы воплотить свои намерения в жизнь. Я вам ни в коем случае не угрожаю, просто хочу вас предупредить.

— Вы хотите сказать, — переспросил глава партии, — что они намерены применить силу?

— Они предпримут все необходимые меры, — сказал незнакомец.

— Так, значит, они не остановятся перед преступлением? — сказал глава партии.

— Если это необходимо, — сказал тот человек. — Но я пришел, чтобы вас предупредить, чтобы вы отговорили его от речи по-хорошему.

— Преступление! — воскликнул глава партии. — А вы отдаете себе отчет…

Но незнакомец поспешно произнес:

— Я не соучастник. Вы можете, если хотите, предъявить мне обвинение и потом попытаться доказать, что мое предупреждение есть угроза. Но тогда я больше вас предупреждать не стану, и это рано или поздно случится. Может быть, лучше попытаться его отговорить?

— Ну уж нет, — сказал глава партии. — Мы не станем потакать преступникам.

— Мы, — сказал незнакомец, — вернее сказать, «они» считают, что война является более страшным злом.

— Война? — спросил глава партии. — А кто говорит, что мы разжигаем войну?

— По их сведениям, — сказал незнакомец, — то, что мистер Минч собирается сказать именно в данный момент, может сильно приблизить начало войны. Они хорошо информированы и сказали мне, что убеждены: небольшое насилие с их стороны, даже если это повлечет за собой смерть одного человека, предпочтительнее риска нарушить мир в Европе и потерять из-за этого тысячи жизней.

Конечно, тогда никто и не думал в категориях миллионов. И потом он стал говорить им, что запрет накладывается только в отношении Палаты Общин и на текущий момент, пока в недрах того, что назвали тогда «европейскими канцеляриями», сохраняется напряженность. А где-либо вовне, пожалуйста, если он хочет, он может выступить с этой речью. Аудитория из простых слушателей в каком-нибудь там зале никак не повлияет на ситуацию, в то время как речи в парламенте и дебатов, которые за ней последуют, допустить никак нельзя.

Молчание Геда

Относительно предположения о последствиях речи, произнесенной Минчем за пределами парламента, этот человек был абсолютно прав. Во-первых, пресса сообразила бы, что об этом писать не следует. Но все, что произносилось в парламенте, они обязаны были освещать. И, конечно же, что бы там ни было сказано, весь мир об этом прочтет. А в мире и так сложилась напряженная обстановка, и эта речь ее бы только усугубила.

Итак, вежливо, насколько это было возможно, — а в ту пору все были очень вежливы, — глава партии велел ему убираться ко всем чертям. И когда этот человек уходил, он повернулся в дверях и сказал:

— Этой речи не бывать. Ни при каких обстоятельствах она в парламенте не состоится.

После его ухода в головном офисе на некоторое время воцарилось молчание. А потом глава партии спросил своего секретаря:

— Что, по вашему мнению, следует предпринять?

— Полагаю, мы должны заявить на него в полицию, — сказал секретарь.

Но к этому моменту незнакомец уже ушел. Они все-таки сообщили об этом в Скотланд-Ярд. А в Скотланд-Ярде сразу же занялись этим делом и заверили главу партии, что все полицейские силы города будут брошены на то, чтобы предотвратить любое вмешательство в дела любого члена парламента, особенно, в данном случае, когда есть отдаленный намек на убийство. Они сразу же за это взялись. Думаю, они что-то знали об угрожавшей организации, — больше, чем говорилось. Они наверняка знали, потому что сразу сказали, что тот человек, который обращался к главе партии, это, скорее всего, Хоскен. Так оно и оказалось. Глава партии поинтересовался, собираются ли они арестовать Хоскена. Но старший инспектор сказал: лучше не надо. Лучше оставить его на свободе, и тогда можно будет разузнать побольше. Так оно и вышло.

Минчу немедленно обеспечили полицейскую защиту в широчайшем масштабе. Это было в понедельник, а во вторник Скотланд-Ярд порекомендовал временно поместить Минча в дом на набережной Королевы Виктории, не более чем в ста ярдах от Парламента, а речь должна была состояться на следующий день. Головной офис партии Минча, отдав все заботы о безопасности на откуп полиции, убедил Минча последовать их рекомендациям, и в то же утро он переехал в новый дом. Мне неизвестно, какую компенсацию заплатили прежним владельцам, но с этим проблем не возникло. Когда чуть позднее Минч решил прогуляться по улицам, за ним последовало такое количество переодетых полицейских, что он поспешно вернулся в дом, вокруг которого также было множество полицейских в форме и переодетых. И пока дела с Минчем обстояли подобным образом, и глава партии сидел в своем кабинете, с облегчением полагая, что все под контролем полиции, в его кабинет вновь вошел тот странный человек. Его пропустили внутрь, так как хотели услышать, что он собирается сообщить. На этот раз к нему обратились по имени, и я уверен, это доставило главе партии ребяческое удовольствие тем самым намекнуть, что они все про него знают, и именно потому, что знать все обо всех и о происходящем — это прежде всего заслуга головного офиса партии. Ведь без этого на выборах не победишь.