Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

Тяжела служба у чародея. Дом огромный, грязи — во! Банки, жбаны, чаши разные — всё мыть и драить. А как соберётся чародей зелье варить: дым коромыслом, чад и угар. Поди приведи всё в порядок! Спали мы мало, ели мало, но не жаловался никто. У чародея тепло и просторно, да и друзья всегда под боком.

— Ой! — с трудом отрываю я голову от подушки. — Ничего не понял. Маркус — ты человек что ли?

— Совсем тю-тю, — смеется корд. — Ты меня видел? Какой ещё человек? Был да сплыл!

Мечта была у нашего хозяина какая-то. Вечно варил что-то в котле, то одно подбрасывал, то другое. Ничего не получалось. Злился на нас. Да за что только? Зубами скрипел, тряс кулаками тощими и ругался сильно. Исхудал весь, высох до косточек.

— Вы, — говорил, — бездельники и тунеядцы! Целыми днями лежите просто так! Толку от вас — ноль! Коли поумнее были бы, отправил бы всех шпионами в королевство соседнее. Только вот куда с вами? Как дела делать злодейские? Увальни и лодыри собрались одни!

Мы уж слова его обидные мимо ушей пропускать стали. Увальни — пусть увальни, бездари — так научи, коли можешь, зачем попусту обзываться? К любому ж ремеслу подход нужен, или не так что говорю?

— Вот завершу своё, — кричал, — все у меня по струнке ходить будете! Верёвки из вас буду вить! И соседа нашего, ух, достану! Все рецепты, всё, что знает, выведаю!

Долго мы у него служили. Год ли, два ли, уже и не вспомню сейчас. Поутих чародей немного, не гонял нас так. Закроется в комнате своей и работает, отопрёт потом дверь: иди убирайся.

Так и жили: сор выносили, посуду мыли да по местам расставляли. Бывало, уработаешься так, что и сил идти нет. Ляжешь там же, руку под голову положишь, тряпицей какой прикроешься и спишь, пока хозяин не разбудит.

В тот день, видимо, наперекосяк всё пошло у чародея. Мы и уйти не успели после ночи. А он то ли не видел, то ли внимания на нас уже не обращал совсем. К котлу подошёл, жидкости из него чашей зачерпнул и на стол поставил. Походил по комнате, на полках порылся, в мешки с травами нос сунул, опять походил. Кулаками потряс, пояс на сухом своём теле затянул потуже и бегом к чаше. Хвать из кармана камешек какой-то, хвать со стола корешок и в жидкость их волшебную шварк!

Забурлило тут, запенилось, пар во все стороны валит. Повскакивали мы, а поздно уже. Мечется чародей из угла в угол, лодырями нас называет, а поделать ничего не может. Раз — и нет его. Как так? Куда подевался?

Затуманило мне голову, думаю, лечу куда-то, кружится всё, кружится, дымом глаза ест, дышать тяжело. Оглядываюсь — никого. Вот только что были, и нету!

— Братья, — кричу, — братья! — тишина мне в ответ.

Сердце колотится, словно вырваться из груди хочет, и тут замерло вдруг. Смотрю вниз, а не узнать ничего. Ног нет — верёвки какие-то. Голова не держится, руками подпереть хочу, а и рук нет! Я реветь, а не выходит!

— Брэйн! — воплю, а из горла писк вырывается.

Так и грохнулся там на пол. Был бы человеком — нос бы разбил или ещё как покалечился. Но, видишь, как вышло…

— Жив, здоров и невредим! — сострил Нот. — Мда-с…

— У-у-у, — выдохнула Ирка. — Так ты принц?

— Все мы принцы, — усмехнулся Нот, — и принцессы.

— Ничего себе, — лежу удивляюсь. — Как во сне! Нет, как в сказке! Нет, как в книжке! Бывает же… — А дальше? Маркус, дальше что?

— Р-а-а-а-с-к-а-а-а-ж-и-и-и, — подключилась Ира, — м-и-и-и-ленький Маркус… Расскажи-и-и… Пожа-а-луйста-а-а…

— Давай уж, если начал, — спрыгнул с сундука Нот, — а я прогуляюсь пойду. Цыпа-цыпа-цыпа… — и с тараканом они вышли из детской.

— Ну, а что дальше? Превратились мы все вот в таких верёвочных человечков. Как жить? Куда идти? Брэйн за старшего был, так и остался. Чародей, Освальдом его зовут, бежать сначала хотел, только потом передумал. Тут хоть все вместе мы одинаковые, а в людском мире? И как бы он там устроился? Пару дней посидел один в стороне, а потом — к нам. Никто его трогать не стал, конечно, не до того было. С тех пор и держимся друг за друга, далеко не уходим. Вернее, не уходили, пока свиток тот на чердаке не нашли.

Маркус прервался и полез в сундук.

— Я его погашу, ладно? — спросил корд, и мы с Иркой переглянулись. — Светика моего. Пусть спит…

— И-ра, — сказал я, — у меня в голове каша…

— Нет, — улыбнулась сестра, — температура у тебя.

— Тогда что это ещё за Светик? — я перегнулся через бортик кровати и посмотрел на сундук.

На дне его стоял Маркус и держал на вытянутой руке какую-то крошечную лампочку.

— Спи! — сказал он, и лампочка погасла.

— Это светлячок, — ещё раз улыбнулась Ирка, — он хороший. Я с ним уже познакомилась.

— Все интереснее и интереснее, — откинулся я на подушку и услышал грохот.

— Барбариса не видели? — влетел в комнату папа. На нём была широкая клетчатая пижама и один тапок, в руке он держал очки и жмурился.

Мы с Иркой потрясли головами: «Нет, пап!»

— Старый глупый кот, — вздохнул он, — спите, дети.

— Что случилось-то? — поднялся я с подушки.

Папа стоял в дверях и чесал бороду. Потом махнул рукой: «Ничего страшного, опять на кухне всё перевернул!» — сказал «спокойной ночи» и вышел.

У меня совсем не было сил подняться с кровати, поэтому я поскрёб ногтями по бортику и позвал Иру. Но она не ответила.

— Ну и ладно, — подумал я перед тем, как повернуться на другой бок, — завтра узнаю.

Утром, когда все ушли и дома остались только мы с мамой, ничего особенного никто не вспомнил. Ну, натворил что-то Барбарис, мало ли. И без него у нас дома в последние несколько дней полно всяких странностей.

Мама весело пела песенки и готовила мне завтрак, от которого, по её словам, я должен был сразу набраться сил и мгновенно пойти на поправку.

В доме было светло и очень уютно. Хотелось лечь на пол, как Барбарис, подставить яркому солнышку бок и жмуриться от удовольствия. Но мама бы этого не разрешила, поэтому я щурился, сидя уже за столом, вдыхая ванильный запах сырников с изюмом и горьковатый запах кофе. Кофе мне, понятное дело, не полагался, и от этого он казался ещё прекраснее и вкуснее.

— Вот съешь всё, — погладила меня мама по затылку, — сразу и силы появятся, и настроение совсем другое будет. А то гляжу, приуныл ты как-то, Лёшенька. У тебя всё хорошо?

— Угу, — кивнул я, — вшо шу ше ша шофофшо! — И поднял вверх большой палец.

— Я, конечно, не поняла ни слова, — засмеялась мама, — но общий настрой верный. Доедай свой завтрак и пойдём Иру к Филиппу переселять. На время остаёшься в вашей комнате за главного!

Я быстро проглотил липкий сырник и улыбнулся во все свои перемазанные творогом зубы: «Да, мам!»

Перевозить сестру, а точнее, её вещи к Филу было делом не сложным. Скатать бельё с кровати, прихватить пару кукол — вот и всё! Не думаю, что ей на два-три дня понадобились бы абсолютно все игрушки и платья. Если что, она и зайти может.