Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

Мама, однако, так не считала. Она перетащила к брату миллион Иркиных одёжек, тридцать три книжки и какой-то сухой цветок в вазочке, перестелила постель Фила («Поспит пока на раскладушке», — услышал я.), быстренько всё переставила на девчачий манер и ещё раз зашла в мою (мою, хо-хо) комнату.

— Надо бы проветрить! — посмотрела мама в потолок. — Идём, Лёшенька. И вот ещё что! — Она обернулась вокруг себя, махнув ярко-жёлтой юбкой. — Убрали бы вы этот громоздкий сундук, в самом-то деле! Наигрались уже, наверное?

Я вытаращил глаза. Как это?

— То и дело бьюсь о него, — нахмурилась мама. — Да, идея отличная! Вечером с отцом и поговорим.

Мне сразу стало неуютно. И дом уже не казался таким солнечным, и юбка мамина была противного цвета, да и, вообще, почему мы должны убрать сундук? Это же бабушкин подарок, пусть она и решает. Может, она его себе заберёт? Хотя как заберёт? Дедушка же был против.

— Лёша, — посмотрел я на себя бледного в зеркало, — прекрати молоть чепуху! Это же только мамино решение, папа его не поддержит.

Я зашагал по квартире. Из угла — в угол, из угла — в угол, и оттуда — опять обратно. Мне надо было срочно придумать, просто необходимо и даже безотлагательно, как сказала бы бабушка, найти применение сундуку Маркуса. Не мог же я, в самом-то деле, рассказать родителям о кордах, тараканах, светлячках и божьих коровках?

У меня даже голова разболелась да глаз задергался от напряжения. И, наверное, надо было съесть конфету, чтобы лучше думалось, поэтому я закончил кружения по коридору и бодро зашагал на кухню, где в чудесной розовой вазочке, которую мы с Ирой подарили маме на восьмое марта, всегда лежало сладкое.

— М-м-м, — мычал я себе под нос, забираясь на табуретку и засовывая руку в вазочку. — М-м-м-м…

На дне вазочки было пусто! Я привстал на цыпочки, наклонил вазочку и заглянул внутрь. Действительно, ни-че-го!

Кому понадобились все конфеты? Не Ирке же, в самом-то деле. Она мелкая, в неё столько не влезет. Филу они тоже не особо нужны: ему просто некогда баловаться сладким. Если только родители перепрятали все сладости, чтобы мы их не таскали. «Скорее всего, так оно и есть», — подумал я и, успокоившись, слез с табуретки.

Мама посмотрела на меня и покачала головой. Ей было некогда: в кастрюле кипела вода, в руке дребезжал телефон и в коридоре домофон пиликал.

— Много сладкого вредно! — кинула она набегу.

— А нисколько полезно? — крикнул я, но она меня уже не слышала.

Весь день я нервничал: комиксы не читал и мультики не смотрел. Папа возвращался с работы в семь, до вечера у меня была куча времени, чтобы перебрать в уме миллион ответов на мамино «выбросить», но я так ничего и не придумал. Сундук был хорош сам по себе вот такой, как есть: большой, красивый и пустой. В нем живёт корд, и там не место всякому разному хламу, как сказала бы бабушка.

Но у нас в доме всё должно быть при деле. Вазочку надо наполнить конфетами, коробку из-под печенья — старыми письмами и счетами, а сундук? Сундук, наверное, пледами, что ещё там можно хранить?

— Гена, — сказала мама, появившись вечером в детской, — с Лёшей я уже побеседовала. Гена, иди сюда!

Она была настроена решительно и втащила в комнату папу. Я лежал на своей кровати и смотрел на них сверху вниз. Папа был немного растерян, чесал бороду и переминался с ноги на ногу.

— Я присмотрела отличную этажерку, — продолжила мама, — она как раз встанет на это место и замечательно впишется в интерьер. На полочки можно поставить книги, вниз убрать учебники, и да, Гена, а не пора ли нам поменять тут шторы?

Папа закатил глаза, сказал: «О-о-о, решайте это без меня!» — и боком попытался протиснуться в дверь.

Мама сжала зубы. Если она так делает, значит, непременно жди беседы.

— Гена! — крикнула она, и я подскочил на матрасе. — Сундук надо убрать! Он только место тут занимает, и я об него бьюсь.

— Хорошо, дорогая, — пробурчал папа. — Только не кричи.

Сердце упало в пятки. Или куда оно обычно прячется, когда очень страшно и непонятно, что делать? Мне и посоветоваться-то было не с кем. Ирка мелкая ещё совсем, а Фил, как бы он сам сказал, не в теме. Надо что-то срочно решать, пока мама не вытащила сундук. Придумать что-то самому…

— Он мне нужен, — промямлил я сверху, и родители подняли головы.

— Зачем? — нахмурилась мама.

— А вот зачем, — рассмеялся папа. Он откинул крышку сундука и сунул внутрь руку. Мы услышали шорох, и через секунду комната наполнилась солнечными зайчиками, которые отбрасывали конфетные фантики.

— Ого! — сказал я и откатился к стене. — О-го!

Меня наказали. Грустно, конечно, но это было именно так. Родители решили, что я потихонечку таскал конфеты из вазы, а обёртки прятал в сундук. Хорошая версия, мне и возразить было нечего. Свалить на сестру? На брата? На кого? Бесполезно. Я признал вину и остался под домашним, а скорее, под комнатным арестом до конца недели. Сундук, правда, пока был тут, но ненадолго, как сказала мама.

— Нам всё равно пора, — тронул меня верёвочной ручкой Маркус, когда я пересказал ему последние новости. — С чашкой или без, но нам надо возвращаться. Загостились.

— Как хочешь, — подскочил Нот, — но я не намерен уйти отсюда с пустыми руками! Это только ты мог догадаться собирать для Лейзи фантики. Я ей привезу чашку!

— Ты её найди!

— Найду! Завтра же! И выключи этого своего жука: глаза болят.

— Здорово придумал! — показал я Маркусу большой палец. — Девчонки любят блестящее.

— Спасибо, — ответил корд и хлопнул крышкой сундука, — и тебе, — услышал я, когда уже закрыл глаза.

Стало совсем темно и тихо, надо было чуть-чуть подождать, когда начнётся день и можно будет выдвигаться на поиски чашки.

Утром Ирка не пришла. Конечно, уже поздно и она, наверное, в садике. Это у меня есть миллион поводов ничего не делать: я же бо-ле-ю. И ещё я на-ка-зан, поэтому не представляю, как присоединюсь к кордам. Мама, если обнаружит меня за пределами комнаты, может рассердиться, и тогда я и до конца следующей недели буду сидеть в детской.

— А зубы мне чистить? — крикнул я из дверей.

— И умываться! И даже можешь волосы расчесать! — гремела мама посудой. — И на завтрак тоже даже можно!

На столе меня ждали оладушки разного размера и толщины.

— Смешные какие, — сказал я маме, и она повела бровью: «Надеюсь, на вкус они лучше. Ешь».

Мама сердилась. На её месте я бы тоже не особо радовался. Мало того, что ей пришлось сидеть со мной на больничном, так я ещё, по её мнению, воровал конфеты, а улики (не моё это слово, оно из телевизора) прятал в сундуке, о который она то и дело разбивала коленку. Да вот ещё и оладьи у неё не получились. Одни расстройства с утра, так что я её отлично понимал. У меня у самого экспедиция за чашкой не складывалась. Корды, скорее всего, пойдут одни.