Ольга Цветкова - Мю Цефея. Делу время / Потехе час

— А разве вы не хотите принять пациента из смежной области? — покровительственным тоном спросил он. — Такой плюс к карме, ого-го! И новый шаг к профессиональному признанию.

Наверное, я тоже неправильно мечтаю?

— Не хочу, — равнодушно сказал я. — Всего доброго, до следующего когда-нибудь однажды.

Я дождался, пока он бурно обсудит все с моей женой, пока она проводит его до лестницы. И когда дверь приемной наконец закрылась, я подошел к столу секретаря, вытянул один за другим несколько ящиков. В предпоследнем нашлось то, что нужно, — маркер для начертания.

Пять минут спустя я любовался на результат своей работы вместе с женой. Прямо под табличкой «Доктор О. Ж. Грант, психотерапевт» красовалось огромное фиолетовое начертание; я изучал каждую букву с каким-то странным, неуемным весельем и гадал, что скажет коллегия джиннов, когда придут сюда на проверку. Хотя можно не ждать, а совершить особый ритуал призыва — покурить трубку в пустом кабинете. Гарантия железная — заявятся через минуту.

Я зашел в кабинет и захлопнул за собой дверь. Обернулся на мгновение. Фиолетовая надпись «Следующему, кто скажет, что надо идти за своей мечтой, я дам в рыло!» виднелась даже здесь.

Вот и отлично. Так где там мой табак?

Вот он, этот запах.

Егор зажмурился и вдохнул еще раз, крепко, до одури и боли в груди. Пахло морем, влажной тундрой и рыбой.

Он открыл глаза: отсюда, с конечной станции монорельса, виднелась Плотина, уходящая в пролив бесконечной махиной. С одного края земли на другой. Соединяя два материка, Плотина вот-вот должна была запереть Берингов пролив. На эту последнюю Великую стройку Егор все-таки успел.

— Бойцы! Грозные альбатросы Берингии и окрестностей! — загромогласил Куров, пожилой уже дядька, руководитель их московского стройотряда. — Еще не достроена последняя арка Плотины, еще покусывают холодом стылые берега нашей Родины ледяные воды полярного океана! Но мы тут! Закупорим! Протянем тепло Гольфстрима, обогреем снежные просторы нашего севера! Защитим до последней капли трудового пота нашу землю от зимнего замерзания! — На последнем крике Куров пустил петуха, закашлялся и махнул рукой — давай, мол, за мной.

Народ поощрительно загудел, и все потянулись за предводителем на берег к общежитию, похожему внешне на дворец.

Еще школьником Егор Дугин хотел сбежать на зачистку Юго-Западного канала — поймали в Астрахани. Потом он грезил Манычом — но канал между Азовом и Каспием решили законсервировать до лучших времен. Когда путешествовал с родителями по Уральской кругосветке, слез с экраноплана в Салехарде, стянул где-то плоскодонку и на двух веслах пошлепал прямо в открытое Обское море. Далеко не ушел и тут.

При поступлении на гидрологический он вдруг перепугался, что на его век не хватит. Закончатся Великие стройки. И помчался после второго курса, как только дали разрешение, на достраивание Беринговой.

И все они были тут такие, с огнем в глазах. Хоть кирпичик, хоть гвоздь забить… Мечта здесь, перед ними — запустить Берингову плотину, продлить Гольфстрим до Чукотки, устремить страну в Новый климатический оптимум.

Они спустились с монорельса. Серебряная гильза поезда неслышно тронулась и заскользила в депо, поблескивая плавными обводами.

— Насосы готовы, закроем последний пролет, и можно врубать, — сказал Куров перед тем, как распустить студентов на заселение.

Знали это все, от зубов теория отскакивала, но слушали, будто в первый раз, вглядываясь в туманные дали, туда, где терялась из виду на американской стороне другая оконечность Плотины.

Широкая, с жилыми корпусами и местами под парки и сады, с монорельсом и шоссе, Плотина доминировала среди безрадостных серых пейзажей.

— А лет через двадцать яблони будут цвести, — сказал Егор.

Его услышал Куров и, задымив сигаретой, подмигнул ему и показал большой палец.

***

Летели снежинки, но весна чувствовалась во всем. Солнце не опускалось по двадцать часов в сутки, надраивая светом полярный день.

— Получилось, — сказал Куров.

Сказал просто, будто поздоровался.

Внешне Плотина за год почти не изменилась. Но заткнули финальную брешь, запустили атомные насосы. Врубали скромно и буднично.

Егор стоял рядом. Юношеская мечтательность из его глаз улетучилась еще зимой, когда руки примерзали к арматуре и через брезентовые варежки, а энергии тепловой станции хватало только на стройку, в общежитии приткнули буржуйки и топили их плавником. Ушла мечтательность, но никуда не делась мечта.

Ветер бился в Егорову крепкую спину, но он погодных трепыханий не замечал. Стоял прочно, заматеревший, с щетиной и прокопченным лицом, с навсегда появившейся складкой между бровями.

Насосы перекачивали холодные ледниковые воды в бассейн Тихого. Мировой климат-контроль был запущен.

***

В этот день Влад любил перебирать свой ящик. Он называл этот сундучок «дедовским».

За окном палило солнце, слепил свежий снег, а Влад, задернув плотные шторы, сидел в полутьме тесной комнатушки с кружкой кофе — на гору он сегодня и не собирался.

Но не отпил он еще и половины, как запищала сигналка — вызывала дирекция.

— Чтоб вам, — буркнул Влад. Потянулся, нажал кнопку.

На экране высветился чернявый и горбоносый Вахтанг Чхеидзе. Смущенно улыбаясь, он сказал:

— С днем рождения, Владислав Игоревич!

— Угу, — кивнул Влад и отпил кофе, — спасибо. И? Сдается, мне это не все.

Вахтанг зарыскал глазами, коричневое его лицо со светлым следом от горнолыжной маски потемнело еще больше.

— Тут Синицыны приехали…

Влад поднял лицо к потолку.

— Охохонюшки… А чего? Не зима ж вроде.

— Ну да, они на море приехали вроде, а тут… — бормотал Ваха.

— Понятно.

— Я им сказал, что у вас выходной, что день рождения… Но вы же знаете, там Анатолий этот… Вот я и к вам…

— Да ладно, Ваха, чего там, — прервал его Влад. — Скажи, скоро буду.

— Спасибо, Владислав Игоревич! Спасибо! — обрадовался Ваха и отключился.

— И нет нам покоя… — начал напевать Влад, натягивая горнолыжный комбез.

***

— Как водичка? — спросил Ваха.

Синицыных на курорте знала каждая собака. Анатолий с Лидией Петровной приезжали в Гагру два раза в год, а то и три.

К своим тридцати пяти (учились вместе, поженились еще студентами) они защитили каждый по кандидатской, а Анатолий даже докторскую; имели репутацию и «приход» в виде верных студентов, аспирантов и слушателей. Современная наука «Философия свободной души» набирала популярность, и Синицыны оказались в струе.

За собой следили: стройные, подтянутые, вечером намазаться кремом, раз в неделю массаж и сауна, по утрам гимнастика, вечером прогулка по зеленым московским улочкам.