Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

Ванимен промолчал. Немного подумав, Павле заговорил вновь:

— Допустим, вы так или иначе отыщете подходящее место. И что же вы обретете? В лучшем случае — пару столетий. А затем все подобные вам существа исчезнут, и вы вместе с ними.

— Ты так полагаешь? Почему?

— Мне очень хочется, чтобы я ошибался, — очень тихо ответил Павле, опустив руку на плечо Ванимена. — Слишком уж много красоты и чудес погибнет вместе с полумиром, и я предчувствую, что заменит его нечто более чуждое человечеству.

Они услышали звон церковных колоколов, приглушенный толстыми стенами.

— Слышишь? — спросил Павле. — Не солнце, не луна и не звезды указали звонарю время приниматься за дело. Это сделали часы — творение человеческих рук, лишенное всякой тайны.

Даже за свою жизнь я увидел, как все более мощными становятся бомбарды и ракеты, как растет мощь взрывов, устраиваемых саперами. В них уже сокрыта гибель рыцарства.

Дикие леса отступают перед топором и плугом. А самое важное и ценное копится в городах, где все создано руками человека и где даже ничтожнейший житель полумира не найдет себе приюта.

С каждым годом все больше кораблей станет бороздить моря и океаны, и путь им укажут компас и астролябия, а не полет птиц, вехи на берегу, чутье или опыт моряка. Когда-нибудь они проплывут вокруг земли, и христианские храмы поднимутся на месте последних убежищ обитателей полумира.

Ведь земля, как ты, наверное, знаешь, шарообразна, и размеры ее не столь уж и велики. Уже измерено движение самих звезд, причем точнее, чем то делали древние, а образованные люди рассчитывают архитектуру Вселенной. И в их схемах нет места для чудес и магии.

Павле пошарил рукой по столу и отыскал два стеклышка в проволочной рамке.

— Взгляни сюда. Недавно я узнал, что этот предмет изобретен в Италии, и сразу заказал его для себя. Видишь ли, с возрастом я стал хуже видеть вблизи, причем настолько плохо, что едва мог читать и писать. Теперь я надеваю этот предмет себе на нос и начинаю видеть не хуже, чем в молодости. — Он протянул очки Ванимену. — И это лишь начало, лишь первая попытка создать инструмент, делающий зрение более острым, чем у орла. Мои потомки направят такие инструменты в небеса или внутрь самих себя. Кто знает, не уничтожит ли Господь весь мир, если люди начнут изучать его слишком пристально? Наверное, нет. Но в одном я уверен — для волшебных существ в мире будущего места не найдется.

Ванимен разглядывал очки. Он держал их на ладони так, словно от них исходил ледяной холод.

— И потому, — заключил Павле, — разве не лучше для вас будет прислушаться к моему совету, с благодарностью принять судьбу и обрести дом на Небесах?

Я не стану давить на тебя, попрошу лишь принять решение в ближайшие два-три месяца. Подумай. Возвращайся в Скрадин и поговори со своим народом. Побеседуй также со священником в Загруде, что во владениях Ивана. И попроси его помолиться за тебя.

Отец Томислав преклонил колени. Зимняя ночь, промозглая и тоскливая, окутала его всепоглощающим мраком, от глиняного пола тянуло стылым холодом, леденящим колени. Огонек свечи, зажженной в честь святого, чье имя носила церковь, едва освещал фигуру Христа на распятии.

— Святой Андрей, — обратился Томислав к небесному покровителю, — ты был рыбаком, когда Господь призвал тебя следовать за Ним. Тосковал ли ты после этого о море... хоть чуточку? Живые волны вокруг, соленый ветер, парящие чайки — ну, ты меня понимаешь. Ты не жалеешь о своем духовном призвании, конечно же, не жалеешь. Но иногда вспоминаешь... верно ведь? Мне самому не хватает сверкания волн у подножия Задара, а как вспомню плавания на лодке — какое величие вокруг, какая свежесть! А ведь я родился жалким сухопутным червем!

И ты должен понять, что испытывают морские люди. Не они виноваты в том, что у них нет душ, и потому они не могут подобающим образом просить о Спасении. И даже среди людей многие не очень-то молят о нем, верно? Господь создал их и населил ими моря. И если они позабудут то, чем наградил их Господь... что ж, они, конечно, останутся живы, но какой будет для них смысл от такой жизни? Они уподобятся человеку, разучившемуся ходить. И никогда, я думаю, не научатся жить заново — на суше.

Ведь море — вся их жизнь, вся любовь. Да, любовь. Даже собака способна любить, а морские люди ничуть не глупее людей земных. Разве согласился бы я навсегда позабыть свою Сену? Нет! Мне больно, когда я вспоминаю ее, но даже такими воспоминаниями я дорожу как зеницей ока. И ты это знаешь, ведь на каждой мессе я молюсь за нее.

Святой Андрей, покровитель моряков, обратись к Господу, попроси за несчастных морских людей. Объясни, что они примут крещение, если ценой тому не станут их воспоминания. Что они не враждебны ему, у них и в мыслях этого не было. Просто они таковы, каковы есть. Они станут другими, когда получат души. Но зачем лишать их того, чем они были прежде? Наоборот, пусть смогут они рассказать людям о чудесах, сотворенных Им в глубинах морских, дабы люди возлюбили Его еще больше. Разве это не послужит к вящей славе божьей?

Святой Андрей, покажи мне знамение!

Грубо вырезанная деревянная фигура шевельнулась. Губы улыбнулись, рука протянулась вперед благословляющим жестом.

На несколько секунд Томислав застыл с раскрытым от изумления ртом, потом распростерся на полу и зарыдал от радости:

— Слава Господу, слава Господу!

Когда он наконец поднялся на колени, все вокруг осталось прежним. Все так же коптил огонек свечи, донимал холод, звезды над крышей церкви медленно клонились к полуночи.

— Спасибо тебе, Андрей, — робко произнес Томислав. — Ты настоящий друг.

Неожиданно он замер, ошеломленный:

— Я лицезрел чудо! Я! — Он молитвенно сложил руки. — Господи, я недостоин его!

Томислав молился до рассвета. Под утро, когда голова начала слегка кружиться от утомления, он поднял взгляд на лик святого.

— Андрей, — пробормотал он, — люди говорят всякие ужасы про мою маленькую дочку. Не мог бы ты дать мне еще один знак? Я знаю, что все россказни про нее лживы. Нада там, где и ты. Кто знает, вдруг она сейчас рядом с тобой и смотрит вниз на своего старого отца? Ах если бы люди смогли ее увидеть! Ты можешь показать ее всем?

Фигура святого не шелохнулась. Томислав опустил голову. На его бороду капнула кровь. Когда рассвело, он встал, поклонился перед алтарем и вышел.

Ванимен и Мейива шли по лесной дороге. Снег в этом году выпал поздно, и дюйм-другой белого покрывала вскоре растаял, превратив поля в грязь. Но здесь, в лесу, он сохранился в первозданной чистоте. Воздух был тих, мороз почти не ощущался.

— В его честности я не имею права сомневаться, — сказал Ванимен. — Но дело было ночью, и, полусонный, он легко мог вообразить именно то, что страстно желал увидеть.