Александра Баркова - После пламени. Сборник

— У Куйвиэнэн никто границы не ставил,— Мелькор пожал плечами,— хотя едва ли мои… хм… родичи забыли обо мне. И кое-кто из Валар тогда бывал в Эндорэ.

— Мелькор, я знаю Оромэ гораздо лучше, чем ты. Вы всегда были врагами, а я долгое время был его учеником. Одним из ближайших. И в беспечность Охотника я верю не больше, чем в смех Ниэнны.

Спор шёл по невесть какому кругу. Он начался ещё в Ангбанде; и Феанору не стоило бы возобновлять его, тем более, что Мелькор согласился на главное — допустить, что граница всё-таки есть, и действовать исходя из этого.

Но Пламенному было очень важно доказать Тёмному Вале свою правоту. Не ради победы в споре. Ради того, чтобы самому понять, как идти через границу, в существовании которой Феанор был убеждён.

— Вокруг Куйвиэнен не было границы…— медленно проговорил Пламенный.— И ты изрядно нагулялся по берегу. Только вот кончились твои прогулки…— Феанор выразительно вздернул бровь.— Постой, не перебивай! Я хочу понять причины поступков Оромэ. Я знаю, чем была для тебя эта война, но и для него она не была праздником. Уверяю тебя. И он не хочет повторения. Новой войны Стихий, которая сметёт эльдар, даже если сами земли уцелеют.

Мелькор некоторое время молчал, пристально разглядывая деревья на недалеком холме — каждую веточку, каждый листочек. Только пальцы рук, вроде бы расслабленно лежащих на бедрах, чуть заметно подрагивали.

— Нет, Феанор,— сказал, наконец, Тёмный Вала, всё ещё не глядя на Пламенного,— я не вижу смысла в границе. Суди сам: Валар захватили меня в плен и были уверены, что сумеют удержать в Амане. Иначе я никогда не вышел бы из Мандоса. Так от кого им было защищать Людей? Разве что от моих майар? Но если бы Валар считали их опасными…

Он не договорил. Бурузурус резко прижал уши, фыркнул и махнул хвостом — не то понял, о чём разговор, не то почувствовал настроение всадника.

— От тебя,— негромко возразил Феанор.— Оромэ был против твоего освобождения, ты знаешь это. И он знал, что Манвэ — милосерден. Да и просто держит слово.

— «Милосердный» Манвэ, как ты знаешь, нашёл отличный способ держать меня за горло. Так что я шагу не мог ступить без опеки. А если бы Оромэ занялся столь серьёзным делом, как установка границы у Хильдориэн, ты полагаешь, другие Стихии не заметили бы этого? Я, конечно, не обольщаюсь на их счёт, но пропустить такое событие… Феанор, это даже для Валар слишком,— Мелькор коротко и зло засмеялся.

— Ты не «обольщаешься». Ты меряешь Валар по себе. Мелькор, ты совершаешь ту же ошибку, которая в свое время стоила свободы мне: ты полагаешь, что твои сородичи — такие же, как ты. Ты полагаешь, что каждый из них живёт всей Ардой. Я в юности был наивно убеждён, что все нолдор живут исключительно мыслями о сотворении нового. То и другое — совершенно не так.

Феанор говорил, не глядя на Мелькора. Так бывало всегда, когда Пламенный размышлял вслух.

— Ведь каждый из Валар — это часть Музыки. Сады будут цвести независимо от того, проснутся Люди или нет. Не говоря уж о дальнейшей судьбе Людей. Звёзды равно сияют пустынным и населённым землям. Большинство Валар просто не услышит Людей. Ты не задумывался над тем, что никто из Валар не обнаружил Пробуждения эльдар, пока Оромэ не встретил их и не сообщил Кругу Судеб? Сколько я понимаю, большинство Владык Амана — не слышит воплощения Третьей Темы.

— А дороги…— продолжал Феанор,— дорогам есть разница, кто прокладывает их и ходит по ним. Стихия странствий — Оромэ. Он странствовал по Эндорэ даже тогда, когда Валар заперлись в Амане. И там, где большинство Валар просто не хотят слышать тебя, он слышит отлично. И борется — явно или скрытно.

— Оромэ слабее меня,— Мелькор повернулся к Феанору.— Он был бы глупцом, полагая, что сможет остановить меня в одиночку. Ему пришлось бы просить помощи у других. Кто поддержал бы его, тем более без ведома Короля?

— Яванна, Ульмо,— пожал плечами Феанор.— И почему ты думаешь, что без ведома? Манвэ не станет им запрещать то, что не несёт вреда.

— Если бы Манвэ хоть немного опасался моего возвращения в Эндорэ, он не выпустил бы меня из Мандоса, — упрямо повторил Мелькор. — Впрочем, нет смысла спорить. Когда мы доедем, ты сам убедишься, что никакой границы вокруг Хильдориэн нет.

Я наслаждался. Наслаждался мыслью о том, что вот — осуществляется один из самых заветных и дерзких планов. Люди примут мою Тему и свершат то, чего мне уже не свершить. Я вложил свою Музыку в материю мира, она неотделима от Арды, её никто и ничто не заставит умолкнуть, но и я от этого изменился. Я мало пою теперь — зато моим голосом поёт мир.

Весь мир.

Ульмо тоньше меня чувствует воду, и власть Ауле над металлами и камнями больше моей, и Яванна искуснее в творении живого. Но кто из них может сказать: «Мир — это я»? Кто способен одновременно ощущать, как проклёвывается из семени крошечный росток юного дерева — и как едва заметно подрагивает земля в месте рождения будущего вулкана? Кто умеет слышать, как в сердце Арды сливаются, перетекая друг в друга песни огня и камня,— и различать тихие голоса дождевых капель? Для кого равно близки и понятны рисунок молний в небе и жилок, прорезающих плоть листа? Кому внятны все мелодии мира?

Не потому ли так всполошились когда-то Валар? Они прочили Арду во владение Детям, а для меня Дети были — просто часть мира. Моего мира. Только часть. И не более, чем часть.

Люди откроют для меня границы Арды. Да, я останусь здесь, но моя Музыка будет звучать повсюду. За пределами этого мира. Там, куда мне иначе не дотянуться. И когда настанет пора для Арды пройти через смерть, тот мир, что родится на месте умершего, тоже будет моим.

Мелькор внезапно остановил коня и нахмурился. Казалось, он напряжённо вслушивается во что-то.

Феанор сощурился. Холмистая равнина, расстилавшаяся перед ними, ничем не отличалась от сотен других, которые они проехали.

Точнее — ничем не отличалась внешне . Но она была другой.

— Музыка,— прошептал Тёмный Вала.— Музыка изменилась. До войны это место пело иначе.

И добавил несколько незнакомых Феанору слов на валарине.

— Возможно, ты был прав,— неохотно признал, наконец, Мелькор.— Эти земли не перепеты . Но в их мелодии вплетён новый мотив. Никто из моих не мог бы спеть так. И эта песнь звучит очень тихо — вот что мне особенно не нравится. Тихо не от слабости её создателя. Тихо — потому что так было задумано. Если бы я нарочно не слушал…

Он замолчал, покусывая губы и рассматривая холмы впереди со смесью досады, сожаления и брезгливости во взгляде.