Александра Баркова - После пламени. Сборник

Только вот бездна от этого никуда не исчезнет.

Что же теперь, Феанор? Начнись снова война, чью сторону примешь ты? О нет, ты, конечно, не станешь биться против друга. И против бывших учителей не станешь. Ты тихо отойдёшь в сторону и будешь наблюдать, как мы кромсаем друг друга и мир, созданный нашей Музыкой. Как мы сами разрушаем то, что составляет смысл нашего существования.

Тебя Валар учили, а я пел с ними, Феанор. Мне знакома каждая нотка их мелодий. Я пел с ними и я любил их. И взаимная ненависть наша — лишь эхо былой любви. Я не могу не сражаться с ними: это значило бы — убить свою Тему. Я не могу простить им уничтожение Утумно и свой плен, они же мне — гибель Аламаруна и Древ. Но и вычеркнуть из памяти то, чем мы были в Начале, я не могу. И они — не смогут. Впрочем, ты-то как раз способен понять. Ты, прошедший Альквалондэ и Лосгар. Мы воистину братья с тобой, Феанор.

Не‑ет, ты не предатель. Ты просто — иной, друг мой. Тебе нет нужды выбирать, да ты и не сможешь выбрать. Тебе ведь равно близки обе Темы, Пламенный. Оттого ты и смог сделать Венец. Оттого ты сейчас здесь.

Я был несправедлив к тебе. Очень уж трудно смириться с тем, что не враг ты врагам моим. Что ты никогда не будешь одним из тех, кто поёт со мною. Но я принимаю тебя таким, каков ты есть, и больше не усомнюсь в тебе.

Я верю тебе, Феанор.

— Феанор…

Я поднялся, шагнул было к Пламенному, но застыл на месте, глядя на северо-запад. Серебряная ладья в небе дернулась и резко метнулась в сторону. Мои майар вступили в бой.

Светлое пятно резко подалось вправо, потом вроде бы начало падать, но когда его почти скрыли из виду холмы, внезапно опять взмыло вверх.

Мелькор подобрался, как зверь перед прыжком, но не трогался с места.

Феанор, закусив губу, отчаянно заставлял себя смотреть в землю. Не получалось.

Свет замигал и погас. Тёмный Вала медленно перевел дыхание, и повернулся к Пламенному. Вид у Мелькора был полуторжествующий-полувиноватый.

Феанор зацепился взглядом за сучок на ближайшем дереве. Глядеть на Мелькора сейчас было выше его сил.

— Свет Ибри… Тельпериона не покинул мир,— очень мягко сказал Восставший.— Он будет ждать нас в Ангбанде. Отныне он принадлежит мне. И тебе, друг мой. Всё проду…

Серебристое сияние в небе вспыхнуло с новой силой. Ладья набрала высоту, выровнялась… и неторопливо двинулась дальше.

Они сами не знали, откуда взялись силы. Позабытые, превращённые было в плащи, знамёна натягивались на немногие сохранившиеся копья, рога один за другим возвращали себе голос, оружие начинало блестеть заново.

Воинство становилось действительно воинством.

Женщины, до того шедшие рядом с мужьями, не задумываясь, сами отходили назад. Мальчишки, за время Похода превратившиеся в подростков, искали своё место в строю, прося отцов поделиться оружием.

Путь по земле был ничуть не легче пути по Льду — торосы сменились обледенелым камнем, ветры и метели били в лицо с прежней яростью. Но назло ветру, наперекор морозу пели рога, заставляя доселе безмолвные камни вздрагивать, отталкивать от себя эхо нолдорских песней.

Песней о мести за Короля, переставшей быть полузабытым символом и вновь превратившейся в цель. В ближайшую задачу бойцов.

Тилион придерживал свою ладью над ними, и нолдор радостными кликами приветствовали серебряный Свет. Свет возродившийся и — возродивший их.

Семь раз проплыл Тилион над ними. Ничтожный срок. Но за это время воинство нолдор окончательно вырвалось из тисков Льда.

Перед ними был Белерианд.

Перед ними был Ангбанд.

Враг был рядом, и встреча с ним была сейчас желаннее, чем бывает встреча с другом. Впрочем, в Эндорэ друзьям было взяться неоткуда.

Финголфин приказал трубить вызов: ярость войска была такова, что они были способны биться прямо с марша.

Но Ангбанд молчал. Безучастный к вызовам, безучастный к насмешкам.

Воинство повернуло на юг: надо было становиться лагерем.

Над Белериандом поднималось Солнце. Первый восход — красный, как кровь будущих битв.

Сон Людей становился беспокойным.

Что тревожит вас, атани? Что заставляет метаться во сне?

Лихо или благо? Изменение случившееся — или то, которое вы только предчувствуете?

Если бы я мог знать…

Если бы я мог понимать причины изменений в мире, который полагал неизменным.

Если бы я мог… а что тогда? Опять — не знаю.

Это Мелькору известен срок пробуждения Людей. Хотя я сомневаюсь, что даже ему известен — точно. Кажется, атани могут проснуться до срока.

Судя по выражению лица Мелькора… а оно мне очень не нравится. Лучше лишний раз не лезть ему на глаза.

Что же мне делать теперь? Я был уверен, что Аман и всё, что с ним связано, осталось в прошлом, что былые привязанности умерли — потому что привязывать их теперь не к чему.

Но — Свет Тельпериона возрождён, и мы с Мелькором опять по разные стороны незримой стены… как тогда, когда я кричал о своей ненависти к нему. Сейчас ненависти нет, но стена между нами становится всё заметнее. Неужели?!

Не могу, не хочу верить в это!

Как легко было в Амане — когда против нас молчали все. Это сближало — да что «сближало», это связывало неразрывно! И мы сами согласно молчали о том, что разделяло нас. А сейчас — и хочешь молчать об этом, а не выходит. И не выйдет.

Хватит! Что толку вспоминать прошлое, когда будущее вот-вот станет настоящим. Люди. Они действительно просыпаются.

И… восток! Что это?! Это не Свет Тельпериона. Неужели — оба Древа возрождены?!

Розовое.

Оранжевое.

Золотое.

Нестерпимо яркое для глаз. Отвык, отвык… Когда-то под Лаурелином стоял — и не жгло глаза, а сейчас…

Так. Ну, разумеется. Этот Свет разбудит кого угодно.

Открывают глаза. Садятся. Встают.

Испуганные? Нет, пугаться они ещё не умеют.

Скорее — удивлённые. Радостные.

Доверчивые.

Интересно, эльдар при пробуждении выглядели так же?

Ага.

Я теперь ожидал чего-то подобного, и даже не особенно удивился, когда увидел кровавое зарево на востоке. Ещё один братский привет из Амана.

Я отвернулся: свет Тулукхеделгоруса был нестерпимо, до рези в глазах, ярким. Впрочем, мне не требовалось смотреть в ту сторону. Я и так ощущал чужую Музыку всем своим существом. Руками, в особенности.

Закрыться от света. Хоть облаками, неважно. Заслониться от чужой музыки, унять боль, а потом… видно будет.

Я резко охладил воздух вокруг. Порыв ледяного ветра ударил в лицо, растрепал волосы. Стало чуть легче.

И тут я почувствовал — их.

Они просыпались, и первым, что они ощущали, был — восторг. Изумление. Любопытство.

Ну, наконец-то!