Александра Баркова - После пламени. Сборник

Один из мужчин, высокий, с золотистыми волосами, был понятливее других — ему я поручил следить за остальными нашими спутниками, чтобы не разбредались. А сам вслушивался в музыку леса — искал волчьи мелодии.

Я еле успел поймать за плечо девицу, которая радостно кинулась навстречу крупному светло-серому зверю, едва тот вышел к нам из зарослей. Волки не терпят фамильярности. Кроме того, им ещё только предстояло усвоить, что атани не добыча, а часть моей стаи.

Серый медленно приблизился ко мне, наклонив голову и прижав уши. Я хозяйским жестом положил руку на широкий лоб хищника. Люди не слышали, как и о чём я говорил с волком. Зато смотрели во все глаза. Я нарочно встал так, чтобы им было видно как можно лучше.

Наконец, я отпустил вожака. Тот отошёл на несколько шагов, отряхнулся и потянул носом воздух, запоминая запах Младших Детей. Затем, как ему было велено, зверь коротко, но убедительно зарычал, приоткрыв пасть и показывая острые клыки — для непонятливых. Атани, впрочем, стояли смирно и смотрели с должным почтением. Непонятливых не было.

Волк завыл — из чащи ему тут же откликнулись. Я жестами показал атани, что пора возвращаться. Не следовало мешать охотникам.

Феанор только что развёл на берегу очередной костер, когда я подошёл к нему.

— Я распорядился насчет шкур и мяса,— сказал я, усаживаясь возле огня.— Твой меч не потребуется.

Девушка решительно нахмурилась. Пересохшие губы слились в линию.

«Я здорова!»

Если взгляд может говорить, то этот просто кричал: «Лечи других, а со мной всё в порядке!».

Феанор положил ей руку на пылающий лоб — то ли успокаивал, то ли жар снимал, то ли всё сразу.

— Не спорь, маленькая. Ты скоро будешь здорова. Но сейчас я стану лечить именно тебя.

Пламенный чувствовал тот огонь, что сжигал изнутри юную аданет. Это был нехороший огонь — лиловый или фиолетовый, он нес боль роа и разлад феа. Но этот огонь мог быть сожжён — Феанор не спрашивал себя, как такое возможно, он просто выжигал лихо, угнездившееся в этом хрупком теле.

Девушка заснула, не выпуская его рук. Нолдо подумал было осторожно разжать её пальцы, но сам остановил себя: сон Людей не похож на сон эльдар; вдруг эта малышка проснётся? А тогда ей будет опять плохо.

Так что Феанор остался сидеть подле спящей.

Девушка проспала полдня. Увидев Феанора, она улыбнулась ему — светло и благодарно.

— Вот теперь я действительно пойду лечить других,— сказал ей Пламенный.— Отпусти мои руки.

— Ру‑ки…— бережно беря на язык слово, повторила она. Рук его она не выпустила, напротив — крепче сжала их и притянула к своим щекам.— Ру‑ки…— повторила она, и в этом слове для неё было исцеление и безграничная вера тому, кто это исцеление несёт.

Исцеляющие руки. Атани ещё не умели выразить тот восторг и благодарность, которую будила в них сама способность исцелять руками; их разум ещё не знал этих слов — но сердце запомнило. На века.

— Забудь и думать об этом,— сказал мне Келегорм.

Мы с ним никогда не были друзьями. Скорее наоборот.

А сейчас он подошёл и заговорил — первым.

Общая боль — она действительно общая.

— О чём я должен не думать? — спросил я, делая вид, что не понял.

Откуда он узнал?! Осанвэ между нами невозможно. Догадался по моему лицу? Или просто — Маэдрос для нас обоих значит одно и то же?

— О нём,— тихо ответил Неистовый.

Сейчас это прозвище ему совершенно не шло.

— Ты его не спасёшь,— мы оба невольно посмотрели на север.— Это неприступная скала, и из лука не дострелит сам Оромэ. Нам Моргот дал полюбоваться на брата. А тебе… В общем, не советую.

Я промолчал.

Возражать Неистовому сейчас, когда я впервые слышал от него слова заботы, я не хотел. Согласиться — не мог.

Он меня понял.

— Убьют и съедят,— пообещал он мне со своим обычным сарказмом и отвернулся.

Была ночь.

Каждую ночь Люди спали.

Это вызывало двойное недоумение Феанора: как можно столько времени проводить во сне — и как можно предпочитать свет Лаурелина свету Тельпериона?! Впрочем, у человеческих странностей была и удобная сторона: по ночам Пламенный был предоставлен самому себе. Можно было бродить в одиночестве или без помех говорить с Мелькором.

Впрочем, некоторые атани всё же предпочитали бодрствовать по ночам.

Русоволосый юноша вопросительно посмотрел на Пламенного: «Я не помешаю?».

— Нет, ты можешь пройтись со мной, если хочешь.

«Как жаль, что у вас, у Людей, нет осанвэ! Ты многое хочешь сказать мне, я многое могу сказать тебе, но твои мысли отгорожены от меня каменной стеной, а ты не услышишь мои…»

Медленно появлялись тени, становясь всё чётче. Ладья Серебряного Света начала свой путь по небу.

Феанор смотрел на русоволосого юношу. Восторженный блеск его глаз был нолдору отраднее возрождённого Света Тельпериона.

Потом человек обернулся, вскинул взгляд на Сильмарили.

— Да,— ответил Феанор.— Это тот же самый Свет.

Эру Единый!

Мне некого больше молить, и молить я не умею.

Я не могу поверить в то, что Маэдрос — обречён. Я должен… наверное, я должен потерпеть неудачу сам, и только это заставит меня отступиться.

Если я останусь в живых.

Я… я решился. Я пойду. Несмотря ни на что. Просто — перед этим безумным походом, который наверняка закончится для меня напрасной гибелью, мне очень хочется поговорить с кем-то. Рассказать, куда я ухожу. Услышать слова напутствия.

С отцом или братом говорить нельзя.

Вот я и говорю — с Тобой.

Глупо я, наверное, выгляжу… С какой стати Единый услышит меня?

Но… мне чудится ободряющее прикосновение Его воли.

Люди выглядели теперь намного лучше. Те, что покрепче, вовсю исследовали окрестности. Хворые стремительно шли на поправку — в основном, заботами Феанора. Тёмный Вала от попыток целительства предпочёл воздержаться. Отобрал полдюжины атани пошустрее да посмышленее, показал нужные травы, обучил собирать и заваривать. Для заваривания, правда, понадобилась посуда. Мелькор немного подумал, а потом исчез на несколько дней, оставив Детей на попечении Феанора. Вернулся бледный и хмурый, но принёс чашу. Простую металлическую чашу, без украшений.

Дичь для атани добывали волки. Волки же по приказу Властелина Эндорэ отгоняли Людей от опасных мест.

Сам Тёмный Вала с Детьми общался немного. Наблюдал всё больше, мысленно отмечая самых толковых. Тех, кому предстояло сделаться лояльными Северу людскими вождями. Зато Феанору явно было в охотку возиться с атани. Да и те к нему льнули. Всё складывалось, как надо.

Пламенный же на каждом шагу испытывал странную смесь разочарования и удивления: большинству вещей, очевидных для эльдар, Людей приходилось учить, а кое-чему, как уже стало ясно, обучить вообще не удастся.