Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

– Куда?

– Мне не ведомо. Куда бог укажет, ведь все мы в его власти, над нами его десница. Одно могу сказать с уверенностью – Сиромах станет светочем народу нашему. Это его путь. Я чувствую, и мать его тоже знала, и Байя ощущает это. Иначе не случилось бы ничего. Кем он вырастет, мне не ведомо, может, художником, может, станет аббатом монастыря в Метохе, может, пойдет еще дальше и… да что говорить. Я верю, Сиромах не просто так даден нам с Байей, не напрасно все его путешествие с самого рождения. Звезды укажут путь, станет он либо провозвестником, либо одним из создателей нового времени для нашего государства.

– Что? – изумленно произнес Мертвец.

– А как иначе? Будь он урмундцем, имел бы другой путь, будь кривичем, и подавно. Но он ретич и попал к ретичам, к ведунье и проповеднику – какие еще знаки нужны, чтоб сдвинуть камень, собрать народ и помочь обрести потерянную отчизну?

Наемник молчал, не зная, что ответить. Впрочем, Повед, не нуждался в его словах, немного помолчав, он продолжил:

– Я не говорил ему, но я верю, так и будет. Я помогу ему разобраться со знаками, но только после избавления от демона, только после нашего испытания, я все для него сделаю. Наш народ и так слишком долго томился, забывая обычаи предков, сам язык забывая. Женщина, мать Сиромаха, сделала в записке столько ошибок… сердцем ее только и можно прочесть. Не ведаю как, но Сиромах начнет воплощать давешнюю мечту нашего многострадального народа о родном крае, о свободной своей земле. Сейчас в Кривии усобица, не так и трудно…

– И задачу же ты поставил перед десятилеткой.

– Не я, звезды и знаки.

– Не ты ли читаешь их?

– Не мне ли, отцу его, читать знаки сына и учить его распознавать и понимать их. Да что с тобой говорить, кощунником, ты все благие порывы в грязь втаптываешь. Потому и живешь вот так.

– Будто ты знаешь, как я жил и почему, – зло произнес Мертвец, но резко замолчал на полуслове, не желая продолжать. Как раз выглянула Байя, заслышав новые споры, и напомнила о времени. – Скажи, – подходя к возку, вдруг остановился наемник, – а что супруга твоя, она во всем согласна с твоими мечтами о сыне?

Повед, удивленный вопросом – ведь жена его рядом, за дверью возка, – помолчал, затем кивнул. Байя снова выглянула.

– Разумеется, я знаю обо всем, что предназначено судьбой Сиромаху, наемник, – спокойно отвечала женщина. – Знаю, что он может идти уготованной свыше дорогой, а может свернуть и проложить собственный путь. Я не стану винить его в этом.

Повед сжал губы в тонкую полоску. Подождав немного, произнес:

– Вот уж не думаю, что небо станет благоволить ему, отказавшемуся от внимания свыше, – и встретившись со взглядом жены, вдруг заговорил совсем иначе: – Все в его власти. Что спорить, когда мы не дожили до главного.

– Байя, – довольно жестко произнес наемник, уже не глядя на мужа. – Я хотел бы получить ответы на два вопроса. Первый, почему ты ничего не сказала мне о молитвеннице на тракте? Моя карта безмолвна. – Женщина пристально глядела на него, затем опустила взгляд, не выдержав.

– Я думала, о храме тебе известно. Его строили ретичи, первые, кто возвращался домой, в родной край, еще во времена царицы. Молитвенницу часто рушили, но постоянно восстанавливали, она давно здесь.

– Значит, мне надо было просить карту у тебя, а не покупать у кривича. – Она смутилась.

– Прости меня. Я правда не догадалась.

– Неправда, догадалась, – колко ответил он. – Но зачем-то скрывала. И это мне не нравится. Как и то, что вы не сказали мне цель вашей поездки. Помимо исцеления ребенка. Я нанялся вас охранять и беречь, и я обязан знать обо всем.

– Нет, наемник. Ты охраняешь нас, ты спас нам жизнь, но туда, куда мы хотим отправить Сиромаха, нет, ты не вхож, – она поняла, что уколола сильно Мертвеца, попыталась извиниться: – Прости, я не то хотела сказать. Все дело в знамениях, я…

Повед пришел ей на помощь.

– Мы еще должны добраться до главного. И после расскажем все, я клянусь тебе. Ведь тогда станем на равных. В Метохе все ответы. Идем внутрь. Или ты спать собираешься здесь, на снегу?

Наутро распогодилось. Снег, вяло сыпавший последние дни, наконец, прекратился, ветер, переменив направление, задул с восточных равнин, прорвав нескончаемую пелену облаков, овивших небеса, и указав позабытый цвет неба, чистого, будто заново выкрашенного в темно-голубой. Никак не теплело, хоть под конец дня светило поминутно прорывалось, лучами льнуло сквозь увеличивавшиеся прорехи к земле, пытаясь жарким пламенем топить сугробы. Не получалось, снег плавился, но при этом образовывал наст, прорывать который лошадям становилось куда труднее. И все же чувствовался, ощущался близящийся конец пути. Дорога, прямая как стрела, вела все дальше от знакомых мест, в самую сердцевину Ретского леса, в позабытое, заброшенное даже самой Кривией Великое княжество, некогда ей покоренное и уничтоженное.

Во времена царя Ехтара, разрушившего города Рети и обратившего жителей в горы трупов и реки крови, а равно как в правления последующих царей, княжество опустошили и разорили совершенно. Поначалу цари вовсе не хотели видеть заклятых врагов, скрывавшихся в лесах и устраивавших засады на дозоры кривичей. Несколько раз, при разных владыках объявлялось прощение «лесным разбойникам», как прозывали засевших в чащобах ретичей, с оружием в руках пытавшихся защищать свой клок земли, именуемый родиной. Кто верил, выходил, сдавался – таких обыкновенно казнили, а семьи высылали – то в Урмунд, то в Кижич, куда подальше и кто примет. Кто не верил, ждал нового, доброго царя и выбирался на свет уже тогда. За неполный век Реть окончательно опустела. Сами кривичи селиться в ней отказывались, памятуя о предках, поселившихся на чужих землях и погибших от рук воинственных ретичей. И хоть разбойников самих почти не осталось, да память о них оказалась живуча. Переселенцы, волею кривичских правителей пытавшиеся освоиться на этих местах, обычно быстро возвращаясь, а в кругу друзей и родичей часто и много говорили о призраках, неупокоенных душах, о вещем лесе, защищающемся от пришлецов, о прочих диковинах, жутких, не пугающих даже, но жаждущих отмщения за истребленный почти полностью народ.

Лишь при покойной царице, правившей до усобиц целых двадцать лет, ретичам разрешено стало возвращаться в свои леса, отстраивать селения и города, заниматься торговлей и пахотой. Конечно, равных прав они не имели, возродить столицу им не давали, селится в кривичских городах и селах или даже навещать родичей, в далеких странах оставленных, не позволяли, да и сами земли бывшего княжества, вольные, богатые и дичью и пушниной, славные плодородием своим, возвращенцам приходилось выкупать у казны, платя и за сам удел и за постройки, возводимые на нем.