Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

Мертвец едва не загнал лошадь, добираясь до Сихаря, оставался последний переход, когда на дороге появились толпы людей, по одежде и выговору вполне состоятельных, спешивших, однако, с малой поклажей прочь по дороге на юг, нескончаемым потоком. Население Сихаря последнее время сократившееся из-за смуты, да частых стычек царских войск с армией Пахолика, оставалось великим, и составляло не менее тридцати тысяч человек – по меньшей мере двадцать сотен сейчас брели мимо деревни, где остановился Мертвец на ночевку, единым потоком, не останавливаясь и не оглядываясь. Не ропща, и не желая говорить с поселянами. Наемник явно не принадлежал к числу тутошних обитателей, людей с въевшейся под кожу грязью, как брезгливо именовали все, особенно досточтимые горожане, селян, а потому лишь с ним и заговорили беглецы, отвечая на вопросы.

День назад войско царевича подошло к Сихарю. Как часто бывало, ворота ему открыли сами горожане, восторженно принимая нового владетеля. Их радость была понятной, ибо Пахолик приказал своим войскам пройтись по домам знати и высыпать их добро на главную площадь города, подле храма бога огня. Куча получилась преизрядной: несмотря на усобицы, нападения загдийцев, на бунты, многие купцы все так же охотно торговали с Урмундом, продавали тем же дикарям, а то и воинам Пахолика все необходимое, прекрасно зная, откуда у того деньги, но почему-то считая, что в последний момент царь защитит именно их, что Сихарь неприступен, что войска только и ждут сигнала, чтоб выйти из засек и покарать самозванца. Увы, ничего этого не случилось, как и во многих других городах севера. Люди, будто завороженные золотом, изымаемым у богатых и тут же раздаваемым бедным, одним слухом об этом распределении, при подходе не самого сильного воинства княжича, немедля растворяли перед ним ворота. Счастье, если дозоры князя вступались за богатых горожан. Но после смерти Тяжака Бийца постоянно проигрывал у Пахолика город за городом. Теперь пала столица Сихарьского княжества, а значит, все его земли перешли под власть царевича. И сердца горожан и главное, многочисленной, но жадной до денег охраны города, нагнанной сюда из самых разных уголков страны, а то и вовсе нанятой у Кижича. Они предпочли достойному сражению большую оплату, провозглашая над собой нового правителя и тут же получая за это часть награбленного – Пахолик не затягивал с раздачей богатств, оставляя себе лишь малую толику, что еще более радовало население, которое называло княжича не иначе, как «народным царем». Он, видимо, и старался быть таковым, поправляя только, что пока не займет Тербицу, не получит из рук жреца бога огня корону, именоваться так не может, а потому скромно, но с гордостью носил имя царевича Кривии. И, конечно, Бийцу, как правителя, не признавал, жаждая не столько его смерти, сколько публичного унижения за самозванство на троне и за его, княжича, унижения, пережитые им в первые годы скитаний по стране. Пахолик желал отыграться сполна, растворивший ворота Сихарь только подхлестнул его устремления.

Первыми пострадали купцы, их он, к недовольству толпы, отпустил легко, казнив только самых богатых и жадных – вина определялась прямо на площади, перед храмом. Какой человек вызывал наибольший свист и ор, тот лишался головы, которую тут же накалывали на пику, а тело сбрасывали в ров. Если свиста и ора по мнению царевича, оказывалось недостаточно, купчину отводили в сторону. Когда площадь заполнилась с одной стороны казненными, с другой, поставленными на колени бывшими воротилами и стяжателями, царевич приказал изгнать их из города, разрешив, впрочем, забрать семьи и напоминая, что им лучше вовсе убраться из страны подальше, иначе он все одно их найдет и покарает, ведь рано или поздно он станет владетелем всей Кривии.

Затем, под восторженные вопли и хлопки ладоней, началась раздача денег. Выдавали даже приезжим, немного, по две-три монеты, но чтоб только они, ворочаясь в свои земли, несли благую весть о добром и щедром царе. Некоторых, проявивших себя особо в лобзании ступеней храма, на площадке коего стоял сам Пахолик, окруженный большим числом воинов, одаривали и щедрее, иные получали коней, дабы скорее прибыть домой и начать смущение умов товарищей.

– Пахолик и сейчас в городе, – прибавил один из беженцев, не глядя на Мертвеца. – Если поторопишься, получишь новую кобылу, помоложе твоей клячи.

Наемник поблагодарил изгнанников, пытался раздавать монеты, но от него сразу же отворачивались и брели дальше, только двое или трое приняли дар, остальные зло махали рукой и показывали ему дурные знаки. Наконец, он взнуздал лошадь и отправился в Сихарь.

Пробираться пришлось непросто, особенно на мосту, где толпилось толпы людей. Многие стремились попасть в город, однако, ничуть не меньшее число пыталось из него выбраться – и не обязательно то были бывшие богачи. Охрана толкотне и гаму ничуть не мешала, Мертвец проехал мимо стражей, если на него и обратили внимание, то больше на полупустые седельные сумки и два меча за спиной. А потому и не окликали.

Широкая улица неожиданно разошлась переулками, будто истаяла. Наемник спешился, оглядываясь – народ толпился по сторонам, спеша кто куда, уверенно работая локтями и пробивая себе дорогу. Каждый куда-то спешил, казалось, не только весь город пришел в движение, но и окрестности подтянулись к всеобщей суете.

– На раздачу прибыл, странник? – донесся голос позади. Наемник обернулся, подле стоял невысокий, вертлявый мужичок с хитрым прищуром. Острый взгляд из-под насупленных, кустистых бровей, ощупал Мертвеца, остановился на поклаже, оценил лошадь, сделал выводы и тут же выложил их наемнику: – Не опаздывай, скоро главное начнется.

– Мне главное, лошадь поменять, на кобылку характером попроще.

– Тут любых кобылок найдешь, – усмехнулся мужичок. – Скоро сам царевич начнет оделять. Нам, грешникам, главное, на виду быть. Ты вот вроде хорошо оделся, в тряпье, да лошадь лядащую взял, а мечи дело портят. Больно хороши. Спрячь, пока не приметили, эдак ничего не получишь.

– Я наемник, мне без них…

– Так ты странствуешь? Тогда другое дело. Может еще себя покажешь. Смотри, тут всяк сгодится может, особо коли помашешь перед старшим стражи. Они любят и чужих и незнакомых. Ты из каких краев?

– Из Утхи, а прежде в Урмунде жил.

– Это хорошо, далеко весть пойдет. С царевичем прежде встречался?

– Раз было дело.

– Тогда три раза подумай, – вдруг переменил тон мужичок. – Он не любит копаться в памяти, наш народный царь, любит новье одно, а кто старое помянет, промеж лопаток палкой протянут.

– Суров он.

– А то. Сам правит, сам судит, сам раздает и собирает. Да еще и на трон метит, как тут не посуроветь душой и не стать народным царем – хоть до народа ему два слоя охраны.