Кирилл Берендеев - Поход Мертвеца

– Я еще не сдох? – удивленно спросил он.

– Как видишь, – усмехнулся легко Мертвец. – Сильно били?

– Долго. Мокрой кошмой. Потом поливали лицо, закрыв тряпкой. Почему-то следов оставлять не хотели. Спасибо, что вытащил. Ах, да, не просто так. Тебе ведь надо что-то.

Мертвец кивнул.

– Мне надо к Пахолику прорваться.

– Царь велел.

– И самому хочется увидеть.

– Не дай боги, – отрезал Боронь. – Я тебя проведу, конечно, но…. Он же меня на дыбу тут же. По-моему, хватит и царской с меня.

– Тогда просто скажи, куда мне ехать.

– Перехватят по дороге. Пропуск нужен, монета царевича, она у меня при себе… кажется, – Боронь зашелся кашлем, пытаясь повернуться и подняться. Одежду ему вернули, обыскав, но не отняв ничего, даже заметок, наспех составленных об обороне Сихаря. – Подай кафтан. Медяк в кармане, да он. Это и есть пропуск.

– Медяк поддельный, – произнес Мертвец, внимательно оглядывая монету.

– Именно что. Герб Бийцы перевернут. Царевич такие монеты специально чеканит, а потом раздает, чтоб можно до него или его слуг добраться с вестями. А все равно потом казнит, если что не по нраву, – неожиданно прибавил он. И еще сказал: – Голова кружится, – уже проваливаясь в дремоту. Из которой выбрался лишь под вечер.

Наемник дал ему еды и питья, а затем сменив простыни, вновь уложил на кровать. С сожалением прибавив: завтра выступаем, Бийца не хочет и дня задержки. Боронь кивнул.

– Ему царевич уже давно поперек горла. Так ты по его душу пойдешь?

– Мне хочется свидеться с ним. С Дориношей. Три года прошло, он сильно изменился.

В голосе прозвучал скрытый вопрос. Пленник вздохнул.

– Прости, наемник, не могу я с тобой идти. Что хочешь делай, но лучше оставь в какой деревне, я оклемаюсь чуток и уйду в Утху. Денег не давай, тебе нужнее, а я сам доберусь, – Мертвец помолчал, потом произнес:

– Лепид, помню, тоже порой казнил гонцов, пришедших с дурной вестью…. Договорились, Боронь. Ты только скажи, куда мне теперь.

– Конечно. Только и ты ответь, какой сейчас месяц? – наемник назвал число, – Вот как. Две недели в плену, а будто год пробыл. Старик, – уничижительно прибавил он. – Еще пятидесяти нет, а старик.

Боронь замолчал и безмолвствовал до той самой поры, пока они не выбрались из Опаи. Лошадка, купленная за недорого Мертвецом, хоть и старушка уже, десять лет почти, да дело свое знала верно, шла ходко, помахивая хвостом, будто слепней отгоняла. Наемник не решился поспешать и ночевать в открытом поле, потому остановились под вечер в деревне, просили приюта у старосты, за пять монет получили и кров и отдельные постели. Мертвеца только спрашивали, уж не прокаженный ли его спутник, но убедившись, что всего лишь битый жестоко, немедля успокаивались, напротив, начинали жалеть, а жена старостина так и вовсе наварила меду, потчуя гостя и наутро отказалась брать деньги, раз в столице с такими людьми и такое делают, да еще при царевом попустительстве

От меда Бороню сделалось получше, спал ночь спокойно, а днем занедужил, снова пришлось останавливаться, поить отварами и растирать грудь и спину. Так случалось и последующие три дня, царев узник хоть и бодрился, да все одно никак не крепчал здоровьем. Ему сейчас не путешествие, а покой нужны, Мертвец это понимал, но поделать со своим спутником ничего не мог, тот хотел как можно дальше и быстрее отъехать от Опаи, от царя, от подвалов, которые виделись ему в тяжких дремах. Он постоянно проваливался в темные тугие сны, из которых едва выбирался. Наконец, не выдержав, произнес:

– Верно, судьба такая, с одной дыбы на другую. Наемник, дотащи меня до Сихаря, я тебе покажу, как идти, провожатым стану.

Мертвец принялся разубеждать освобожденного командира, но тот упрямо стоял на своем, ни к чему ему на старости от судьбы бегать, пускай лучше встретит смерть достойно, пусть немного помучается, может, даже совсем чуть, что ему, много надо? Наемник головой качал, в таком состоянии Бороню о подвалах ли думать? Да и потом, княжич увидев его возвращение, вряд ли…

– Ты его совсем не знаешь. Он повзрослел, даже слишком. Ничего, если хочешь, подождем чуть, никуда царевич не денется, а то и того больше, сам к нам ближе будет, увидишь. Он ведь заведенный, – и снова закашлялся. Мертвец только вздохнул тяжко, да лошадь хлестнул.

Впрочем, путь их во владения самозваного владетеля севера оказался недолог, на шестой день у Бороня пошла горлом кровь, как раз между двумя деревушками – что возвращаться, что двинуться дальше. Командир махнул рукой вперед, велев ехать до следующей, все дальше от Бийцы будут.

Последние дни дорога размякла, потеплело еще сильнее, хотя солнце и окончательно покинуло небо, скрывшись за плотной пеленой облаков. Лошадка шла бойко, Боронь задремал, потом очнулся, попросил довезти его до Шата, там он оклемается, там друзья остались еще с времен битвы с ордой Бийцы за Истислав. А оттуда царевича и найти проще и дорог больше свободных. Он часто гуляет по городам, а еще больше его наушники, если в поселении каком много людей, смущающих умы, верно, скоро сам приедет. Иногда появляется и в городах, которыми еще Бийца владеет, вдруг явится, возгласит что и исчезнет. А случается город и сам тут же перейдет на его сторону, и потом поди отбей, коли крупная крепость. Сейчас он на Сихарь замахнулся, а пока в Браште отдыхает.

– Мой город, – произнес Мертвец. – Я оттуда.

– Не знал, – закашлявшись, произнес Боронь. – Слышал, там лекари хорошие.

– Меня спасли. Это верно. Все из Урмунда были, впрочем и местные у них научались кой-чему, – наемник смотрел вдаль, вспоминая. – Я ведь родился чревосечением, по нашим законам, ты, Боронь, хорошо знаешь, такие не жильцы. Или демон вселится или сам долго не протянет. Чего грех на душу родителям брать, не лучше ли сразу, как кутенка. Мои два года так мытарились, потом с обозом ушли в Урмунд. Обратно я вернулся только спустя двадцать семь лет, по призыву покойного управителя Тяжака. Бийца меня все одно считает своим подданным, хотя не один раз говорил, что я гражданин Урмунда. Да слышать не хочет, раз сам не отпускал, значит его подданный. Упрямый он, – и обернулся к Бороню.

Казалось тот мирно спал, лицо тронула чуть заметная улыбка. Мертвец остановил лошадку, спрыгнул с облучка, бросился к лежащему.

Старый капитан скончался.

Наемник оставил возок со старенькой кобылкой в следующей деревне, обменял его на ходкую лошадку. Часть денег отдал на похороны. Боронь упокоился на местном кладбище, возле часовенки, что у самой речки. Сразу после окончания службы, Мертвец оседлал лошадь и, так никому слова не сказав, уехал, будто прочь бежал. А по прошествии шести дней уже подъезжал к окрестностям Сихаря.

Как и во времена своей постройки, без малого шесть веков назад, этот город-крепость, взявший имя своего основателя, и поныне нес неусыпный дозор, противясь частенько наведывавшимся в эти суровые края жителям гор и тундры, дикарям, как их именовали кривичи, загдийцам, как они назывались на собственном языке. Земля их, Загдия, располагалась выше Северного тракта, и далее, до самых ледников моря Спящих. Многие пытались изгнать их с этих мест, царь Ехтар Второй, праправнук покорителя Рети, последним нанес дикарям ощутимый урон, заставив уйти далеко на запад и там уже нападать и жечь земли, ставшие немногим позже владениями Урмунда. А когда республика изгнала загдийцев прочь, они вернулись на тракт, снова нападая и уводя в полон кривичей. С ними заключали договора, которые нарушались, строили крепости и стены, которые не могли остановить их яростный натиск. Вот только сейчас уже довольно долго загдийцы не нападали на Кривию. Но причина их добросердечия являлась иной, нежели мог предположить даже сам правитель этой страны.