Дарья Беляева - Воображала [СИ]

Все цвета были столь насыщенными и яркими, что некоторое время я не могла поверить в то, что не сплю. Солнечные италийские луга уступали вересковым полям, одурманившим меня навсегда. Густые, холодные леса были населены дикими зверями, ради которых папа и приехал сюда. Он любил охоту, любил выслеживать и стрелять, загонять дичь собаками. Иногда ему нравилось менять декорации.

Я была в восторге от холмов таких зеленых, что болели глаза, от тусклого солнца и северного моря, с безнадежностью бросающегося на скалы. О, какое это было место, мой дорогой. Ты непременно меня поймешь. Яркое, дождливое, с невозможными, словно из стекла сделанными, озерами и поросшими красными и желтыми цветами каменными мостами, с безграничными пастбищами, на которых отдыхали тучные, пушистые, как облака, овцы. Поистине райское место, практически не тронутое городами. Хронический аграрный лимитроф, ничего не значащий в политическом плане, но столь восхитительный, что умирая, я хотела бы видеть то небо, и тот вереск, вползающий сиреневым в глаза и сладостью в нос.

Мы проводили чудесные дни в этом запредельном месте, я много спала, но даже во сне не переставала восхищаться этими землями. Даже воздух, полный сладости, приводил меня в восторг. Прежде я совершенно не понимала, что значит выражение «прозрачный воздух». Я думала, всякий воздух прозрачен, но как же я ошибалась.

Долго еще я не могла снова привыкнуть к сероватому воздуху, наполнявшему Город после звенящей чистоты Британии. О, Британия, о долгие дожди и свинцовое море, великая влага, питающая цветы и зелень, и тусклое солнце, не отбирающее у них жизнь. Мы вернемся туда летом, мой милый, и я покажу Марциану, как изумительно хорош мир.

Словом, я наслаждалась. Писала монографию, снова посвященную поэзии прошлого века, и она казалась мне прекрасно написанной, словно и я впитала красоту этих земель, сумела превратить ее в слово.

Папа с друзьями много охотился, и вечерами мы ели оленину с железным привкусом смерти.

Дни же проводили на вересковых полях, у глубокого моря лесов, в которые погружался отец. Мы устраивали пикники, и я любила лежать и читать книги, вдыхая горьковатый мед вереска и иногда посматривая на вечно хмурую синеву неба, делавшую только ярче эту невероятную землю.

Впрочем, были и другие дни. Воистину летние, хотя по сравнению с италийскими казались прохладными. Дни вымученной болтовни, кружевных парасолей, холодного чая с местным медом в затуманенных стаканах и серебряной чаши с изысканной карамелью и пастилками.

Мамины родственницы, в равной степени порядочные и завистливые женщины, так что в какой-то степени их главные качества нивелировались друг другом, с восторгом обсуждали последние новости Империи, любимое мамой искусство и благословенное прошлое.

Сестра скучала. Грациниан был на охоте с отцом. Он хорошо обращался с лошадьми и собаками, непревзойденно вскрывал оленьи туши, чем полюбился папе. Утром сестра провожала его взглядом. В идеально подогнанной охотничьей одежде, стегающий стеком вороного коня, он выглядел удивительно диким и вместе с тем притягательным.

Они с сестрой играли в древнейшую игру юношей и девушек, называемую «разлученные влюбленные». Смотрели друг на друга голодными взглядами, одаривали случайными улыбками и сгорали от страсти.

Сестра томилась и скучала, щеки ее розами горели от мыслей о Грациниане, но, казалось, никто кроме меня этого не замечает. Я не так уж сильно тосковала, и хотя разговоры о политике были, как и всегда, утомительными, о прошлом я слушать любила.

Помню, в тот день мама рассказывала о шуте своей прабабушки. Она наслаждалась сливочными пастилками, похожими на пудру из крема и по-своему вкусными, запивала их холодным чаем и, покручивая тросточку парасоля, говорила:

— О, это был прелестнейший экземпляр. Острый на язык, но с просто чудесно изуродованным разумом. Никто лучше него не отмечал слабостей ее собеседников. Благодаря ему она всегда знала, на что давить. И в то же время он был капризное животное. Он даже имя свое забыл, прабабушка называла его мышиный царь. Он любил прятаться в яме, в земле, смеялся и плакал. Ей было с ним тяжело, но он был незаменим. Никто не воспринимал его всерьез, однако его осмотрительности можно было позавидовать. Бабушку в детстве он очень пугал. Скалился, словно зверь, а потом начинал плакать, как ребенок. Эти варвары могут здорово взволновать. А как он танцевал! Это было похоже на конвульсии, но рассказывали, что в этих движениях сила была совершенно магическая. Это было воистину примечательное существо, тощее, в чем только душа держится, бледное и словно бы не совсем похожее на человека. Прабабушка одевала его в алый, и он казался призраком. У нас в родовом поместье и до сих пор висит его портрет. Жаль, конечно, что такая интересная традиция ушла в прошлое. Еще раньше, говорят, брали варварских детей. Ведь такой сюрприз увидеть, что из них вырастет.

— По-моему, довольно опасный народ, — сказала госпожа Ливия. — Я бы не стала брать себе шута, не знаю, как люди в прошлом на это решались.

Прости мне, дорогой мой, эту слабость. Я не могу отказать себе в удовольствии вспомнить этот разговор. Моя мама говорила о том варваре, может даже о твоем дальнем родственнике, как о домашнем животном ее прабабушки, словно у него не было ни личности, ни свободы.

Вот кем вы были для нас. Нашей собственностью, интересными игрушками, забавными и опасными безделушками.

Я была бы не против, мой дорогой, водить тебя, наряженного в одежду лишь подобную человеческой, на поводке и слушать твои занятные комментарии, смотреть, когда мне скучно, на проявления твоего больного сознания. Ты опозорил меня и причинил мне боль, я бы не отказалась лишить тебя свободы и даже личности, как в старые добрые времена.

Однако, я не хочу подобной судьбы моему милому сыну. И я понимаю, за что ты сражался.

Теперь ты, прежде способный попасть в Вечный Город лишь в качестве чьего-то уродца, правишь и твои люди — такие же люди, как и все. Разве не чудесно? Впрочем, не будем об этом, мы слишком много говорили о вещах сложных и политических. Теперь мы поговорим о чувствах.

Сестра, когда мама закончила свой рассказ, вежливо похвалила его за увлекательность и уведомила маму о том, что ей стало мучительно жарко, и она, пожалуй, искупается в озере. Было раннее утро, вода еще не разогрелась, однако купание было всем известным предлогом для того, чтобы ненадолго покинуть общество. Все знали, как быстро сестра утомляется от разговоров и многие, наверняка, догадывались с кем она отдыхает.

Сестра неторопливо нырнула в густую рощицу за вересковым полем. Наверное, она уже вышла на дорожку к озеру, когда я решила пойти за ней. Не знаю, что меня так взволновало. Может быть, я вспомнила ее бледные губы или мне не понравилась ее походка, однако я не знала, стоит ли реагировать. В конце концов, наверняка сестра хотела встретиться с Грацинианом. Если бы я нужна была ей, она бы дала мне знать.