Дарья Беляева - Воображала [СИ]

Где-то там, внизу, творились чудовищные песнопения, вплетавшиеся в мой слух вместе с его прерывистым дыханием, но мне было все равно. Впервые я не чувствовала, что жизнь ускользает, хотя, возможно, она ускользала именно сейчас.

Возможно для нас всех уже было невыразимо поздно.

Я чувствовала, как горячий узел внизу живота сжимается все сильнее, так что скоро это стало бы больно, и когда Аэций проник в меня пальцами, я застонала от удовольствия и стыда.

Он ласкал меня, пока жар внутри не стал невыносимым, пока я не начала двигаться сама, не вполне отдавая себе в этом отчет, чтобы глубже впустить его пальцы.

То, что я считала постыдным занятием для животных, внезапно обрело смысл и цель. Он снова поцеловал меня, и то, что на этот раз он будто спрашивал разрешения разозлило и завело меня.

Аэций аккуратно поставил меня на четвереньки, теперь я едва держалась не потому, что мне было плохо, а потому, что было слишком хорошо.

Прежде, чем войти в меня, он вдруг погладил меня по голове с нежностью совсем иной, чем прежде, как будто жалел о чем-то.

Ощущать его в себе было приятно, и в то же время отвратительно. Он был осторожным и аккуратным, и теперь я понимала, что я для него — человек. Он заботился о том, чтобы мне было хорошо, давал мне привыкнуть к себе, ласкал. И от этого еще горше становилось то, что произошло между нами впервые.

Он не был диким животным, не знавшим любви. Он умел любить и умел оберегать.

Он двигался медленно, но это не только распаляло мое желание, но и удовлетворяло его. Я ощущала себя цельной, живой и очень злой, но с благодарностью принимала эту нежность и бережность.

Я не знала, сколько мы делали это. Он мягко поддерживал меня, и чем дальше, тем больше удовольствие вытесняло все, а пульсация внутри становилась сладостнее с каждой минутой. И только иногда в секунды наивысшей, животной радости перед глазами всплывали картинки, а внутри вспыхивали ощущения нашей горькой встречи.

Я первой утолила свой голод, в какой-то момент его движения стали изумительно правильными. Ощущение было такое, словно он попадает в ноты, словно он нашел верные цифры в уравнении. Эта невероятная, физическая правильность привела меня к восторгу кульминации. Я едва не закричала, но он вовремя зажал мне рот. Мне было хорошо и бесконечно тепло, удовольствие пульсировало внутри, расходясь по всему телу. Когда все закончилось и для него, я снова ощутила, как болезненно напряглось его тело, руки его, сжимавшие мои бедра, на секунду причинили мне боль. Затем мы оба оказались без сил. Аэций поцеловал меня в затылок, поддержал, чтобы я не упала.

Некоторое время все было теплым и темным, я закрыла глаза и отдалась ощущению невероятного кружения. Когда я очнулась от томления, которого прежде не испытывала, оказалось, что я лежу на боку, лицом к нему, и мы почти соприкасаемся носами. Мы оба были обнажены, и это был первый раз, когда я видела его совершенно без одежды за почти полгода, когда он считался моим мужем.

У него был задумчивый взгляд, он явно переживал нечто личное, и я положила руку ему на лоб, словно хотела остудить его жар.

А потом вдруг заплакала, тихо и очень глупо. Аэций показался мне взволнованным.

— Я ведь знала, что они когда-то отравили сестру! Но я думала, что так бывает только с теми, кто выбирает Путь Зверя! Она говорила о посвящении, говорила, что согласилась сама! А если малыш пострадает, потому что это случилось со мной? Если ему навредит пустота?

Инобытие. Небытие. Ничто, из которого он так недавно вышел. Неживое превратилось в живое, и оно так хрупко.

Аэций пару секунд смотрел на меня молча, а потом сказал:

— У него есть свой бог, который защищает его.

А потом Аэций подался ко мне и поцеловал меня в лоб. В этом не было нежности мужчины к женщине, отца к матери его ребенка или даже друга. Мы были просто людьми, и этот поцелуй был тем древним способом, которым люди проявляли сопереживание, наверное, с начала времен. Аэций коснулся меня, как касаются человеческого существа другие такие же, когда хотят утешить и успокоить.

Как важно было быть соединенными, а не разделенными.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Ретика позвонила мне. Она сбежала с мальчишкой, который отправил тебя сюда. Вернее, у них вышла ничья. Он уговорил ее сбежать, а она пристыдила его и заставила рассказать, что он лгал тебе, чтобы заманить сюда.

Аэций положил руку мне на живот, я прижалась к нему, снова ища тепла, уткнулась носом в его шею и поняла, что сладковатый запах, идущий от него, мне нравится.

Наверное, я сошла с ума.

— Я хотела помочь ему, — сказала я, и мне стало очень обидно.

— Ретика мне рассказала. Я бы, наверняка, тоже попался на эту удочку. Я всегда на нее попадался.

— Он и Ретика в порядке?

— Она сказала, что звонит из места, где их никогда не найдут. Она, конечно, не права. Все, что не разъято на части реально найти. Тем более, если оно имеет разум и перемещается. Кажется, что так сложнее. На самом деле так легче.

Голос его вдруг стал отстраненным, и эта интонация отдавала жестокостью.

— Но ты ведь…

Он тихо-тихо засмеялся. У него оказался очень красивый смех.

— Конечно, нет. Это же дети. Дети совершают глупости. Хотя, безусловно, я буду надеяться, что Ретика одумается.

Он обнял меня, и я сказала:

— Мы поступаем неправильно, да? Нельзя просто лежать здесь и ждать. Там, внизу, может твориться что угодно.

— Что угодно, это гипербола. Но есть несколько десятков вероятностей. Уж точно меньше сотни.

Аэций казался невероятно спокойным, словно времени не существовало и ничто не имело значения. И мне передавалось это спокойствие, оно утешало мои тревоги.

— Ты что просто приехал сюда? Один?

— Да, — сказал он невозмутимо. — Я хотел проверить, что здесь происходит и узнать, почему эти люди живут в твоем доме. Я подумал, может это для тебя важно.

Это было так нелепо и забавно, что я тихо засмеялась. Мы шептались, словно школьники, боящиеся, что их застанут.

— Ты понимаешь, что это безумный поступок?

— Я управляю государством. Должны же существовать области, где я декомпенсирован.

А потом он перевернулся, посмотрел в потолок, и глаза его были так светлы, будто еще ярче обычного.

— Ты хотела знать обо мне что-то. Что-то личное.

Он приподнялся, посмотрел на меня, затем склонился ко мне и коснулся губами моего соска.

— Хотела, — прошептала я, покраснев. — Но сейчас это не главное.

— Главное. Слушай. Я знаю кое-что о мире. О том, как он устроен. Когда ты не смотришь на вещи, они другие. Двигаются по неизвестным траекториям, искажаются, исчезают. Меняются. Все подвижно. Люди тоже не вполне реальны. Все растворяется, потому что мир не стабилен. Твой мозг лишь приводит его к определенному порядку, отсекая ненужные части. Галлюцинации, это реальность в ее многообразии, которое никто не в силах понять. То, что ты принимаешь за мир — иллюзия.