Елена Белова - Звездный дождь-2 [СИ]

Попробуй ощутить прелесть власти…

Прелесть мальчик ощутил не сразу, но в конце концов это случилось, и отдавать приказы рабам и правда было сладко. Отец, забравший ребенка с женской половины, был явно недоволен «женским воспитанием» и «женскими глупостями» и пытался втолковать наследнику, что истинный мужчина должен прежде всего заниматься достойным делом, а уж потом, если достигнет в нем успехов, сможет приказывать. Он был мужчина крутого нрава, и Мустафир быстро научился притворяться, что все понял.

Но вскоре отец погиб в одном из сражений, как всегда лично участвуя в бою, а мать вместе с сыном остались живы, правда, вынуждены были бежать от врагов рода в далекие северные страны, и урок был усвоен. Правда, здесь для чужаков достойного положения не было, и Мустафир надолго, очень надолго потерял возможность приказывать…

Он отпил подслащенный медом напиток. Северные варвары — даже забавно! — желая показать изысканность вкуса, пили южный ашати без сахара. Морщились, но пили, доказывая свою избранность. Что взять с варваров.

А он всегда любил сладкое.

И долго был его лишен.

Сколько пришлось изощряться, кланяться, оказывать всевозможные услуги, ковром под ноги стелиться, лишь бы прибиться к сильным. Если б не рецепты ядов, коим научила мать, он бы, может, и не смог выбиться из рядовых. Как долго пришлось помнить, что в яме со змеями выживает не столько самая верткая, сколько самая ядовитая…

Тем слаще было сейчас, когда по одному его слову на драконов и магов двинулись бойцы. По его слову, по его воле. И победа будет его. А когда у него будут маги, то тут высокомерный Инченцио…

— Отче! — ворвавшийся в зал человек дымился. От серой укороченной на боевой манер рясы пахло паленым. — Отче… отряд разбит.

Чашка лопнула в руках, обдав горячими темными брызгами, белые осколки дорогого «вечночистого» стекла попадали на рясу, на стол, на пол… как много осколков…

— Как?! — голос стал вороньим криком. — Как?!

— На их стороне не только драконы… Мы не успели, те маги, про которых говорила землевичка — они уже прибыли! Там везде смерть! Везде!

«Смерть!»

— Маги? Маги?! Но Инченцио сказал…

Сказал? Солгал! Подставить решил! Меня?!

Ну, ****!

Всполошенные мысли заметались, как птицы, попавшие под шквальный ветер.

Он же меня успокоил, что успеем… мог подставить… не его же бойцы… откупится, выйдет чистеньким перед Кругом, не первый раз. А я? А мне что?

Под тонкой кожей туфли — порой он позволял себе роскошь вспомнить родные традиции — хрустнул осколок. Мустафир остановился. Осколок… чашка… сладкий ашати… туфли из мягчайшей кожи… старинный ковер с бесконечными вариантами движущихся узоров…

Всего этого в жизни провалившегося заговорщика больше не будет. И вдруг стало до слез жалко и чашку, и роскошные, так и не попробованные фрукты десерта, и свое право приказывать…

А вслед за этим люто вскипела злоба.

Инченцио. Вот кто во всем виноват. Инченцио.

— Мага мне! Телепортиста! Быстро!

Говорят, люди мечтают о чудесах. Божьих ли, мажьих, не важно. Подружки на деревенских посиделках порой среди обычных песенок про любовь-разлуку пели старинные, пра-пра-пра-бабкины еще, запретные, где чародеи и колдовки не были «порчеными», а помогали божьей паре разобрать человечьи судьбы. Была, к примеру, песня, как влюбленный парень пришел к дивчине по сотворенной колдуном радуге, была про то, как чудодей согласился помочь парню добиться сердца одной красавицы, но что-то у него все время не получалось. Хотел цветы у дома наколдовать — выросли такие колючие да частые, что всей деревней заросли прорубали. Попросил влюбленный дождика, чтоб девушка дома посидела, так дождь пошел не из воды, а из пуха. Вся округа чихала сутки без продыху. А уж от начарованной мыши удрал даже сам отважный герой. Правда, девушку прихватил, чтобы «мышка» не покусала. Размером-то она удалась с доброго кабана! Песни такие, само собой, были запретными. Но магов в Пригорках не водилось, Орден был далеко, отцы-матери смотрели на песни сквозь пальцы… и неудивительно, что девушки были готовы даже порченого колдуна увидеть, лишь бы в серой жизни хоть ненадолго промелькнуло оно, чудо.

Латка тоже, бывало, мечтала.

А когда сама колдовкой стала, так особо порадоваться и не пришлось. Только и было чуда, что дракон в огороде, да прохладный росток под пальцами. Все время куда-то торопились, убегали, защищались, дрались… и снова убегали…

Она даже ни разу не сказала Дану… да что там не сказала, она и взглядывать старалась пореже! Она не слепая и не глухая, видела, что ее ясну-солнышку вовсе не такие девушки нравятся. Ему по душе бойкие, веселые, а она? Всех достоинств — умение кашеварить хорошо да одежку починить незаметно. Спасибо, Марита выучила грамоте да каким-никаким премудростям «настоящей дамы»: как волосы плести покрасивей «соответственно типу внешности», как себя в порядке блюсти… даже как шею правильно держать и плечи. Пусть Дан не замечал, пусть «сестренкой» всего только звал, но может, когда-нибудь она смогла бы…

Когда-нибудь.

Поэтому головную боль и бродящий по телу жар (постепенно унимающиеся, но пока ощутимые) Латка оставила без внимания точно так же, как разгорающийся зеленоватый огонек на ладони безымянного. Ну чудо и чудо. Мало ли их, чудес, было и будет… главное, чтоб они смогли, чтобы Дан вернулся…

Огонек вырос размером с чашку, потом с плошку… Арркат торопливо зашарил второй рукой по земле, подтащил к себе крышку от котла и будто перелил туда подрастающий сгусток зеленоватого неживого света. Противного такого цвета. Словно кто-то срезал половинку арбуза, выкрасил для шутки светящейся гнилью из старых пеньков да зачем-то на тарелку выложил.

— Готово. Сейчас пойдет отток и раппорт… то есть контакт.

В «половинке арбуза» и впрямь что-то закопошилось, замелькало. Сина явственно передернуло, Клод удивленно вскинул брови — и неудивительно. Узнать Дана в тускло-зеленом червяке с какими-то отростками смог бы, наверное, только Латкин земляк дед Мухась про прозвищу Бочка (во-первых, потому что не различал цвета и все время путал красное с зеленым, во-вторых, дед беспробудно пил со времен смерти «горячо любимой тещи», скончавшейся еще до латкиного рождения, и не раз был замечен за беседами с ухватами, валенками и другими такими же живыми собеседниками). А вот у Звезды такой тренировки не было, поэтому узнать Дана с первой секунды вышло только у Латки.

— Он! Живой…

— Вот это? И правда…

— А почему такой цвет?

— Потому что источник — металл, да к тому же инертный… хорошо, хоть так получилось.

Ночной холодок и сырость, затихающие крики в долине и драконий рев отодвинулись куда-то в сторону. Звезда, не дыша, придвинулась поближе, во все глаза рассматривая своего пропавшего «луча». Товарища. Боевого друга. «Ясно-солнышко».