Елена Белова - Звездный дождь-2 [СИ]

Ну вот и еще один. Что ж, надейся, рыцарь. Судьбиня не всегда бывает добра к тем, кто ищет любви… Марита аккуратно откусила нитку, и уже по инерции, любуясь получившимся узором, допела припев:

— Стоим, — довольно мурлыкнула девушка. — Лата, нравится? Что? — удивилась она, глядя, какими глазами та смотрит…

— Марита… ой, Мариточка… спой еще?

— Послушайте… пески пустыни! — Син шарахнулся от чего-то летящего, казалось, прямо ему в голову. — О боги, осторожнее!

Ни пески, ни боги ему не ответили. Может, потому что их здесь не было? И вообще из всех присутствующих на него обратили внимание только Стимий — бывший орденец повернул голову в его сторону — и это, летящее, тут же метнувшееся прочь. Остальным не было дела до вошедшего — три фигуры склонились над записями, и возможно, пропустила бы даже появление дракона в его полном обличье.

В комнате, где исписаны были даже стена и часть пола, кипели страсти:

— Но ведь можно же это как-то определить заранее!

— Как?

— Драконов спросить! Чуют же они магов? Значит, способны и…

— Клод! — для начала Син попробовал окликнуть самого знакомого.

— Драконы чувствуют уровни энергии! Для них мы выделяемся на общем фоне, как маки на ромашковом поле. Но даже они не в состоянии посчитать, сколько у каждого мака листьев… хотя…

— Аркат!

— Драконы не способны… — Аркат оказался столь глух к призыву. — Но если все-таки сориентировать твои оттенки на замер уровня и попробовать прикинуть взаимосвязь и семерку…

— Эй!

— Не старайся, парень, — фыркнул Стимий. — Они так уже вторую веревицу спорят. Стенку вон исписали, когда им дощечек писчих не хватило, стирать написанное запретили, мол, не дай боги тронуть. Тогда они еще разговаривали — в смысле видели кого-то, кроме своих книжек и расчетов. Теперь и не видят, и не слышат.

Син только вздохнул. Бывший безымянный маг был вежлив и никого не обижал, и умный кот синеглазой девушки на него не фыркал… но порой южанину казалось, что Аркат — один из тех, «одержимых духами», о которых любили рассказывать за работой швеи в маминой мастерской. Да еще и заразный. Клод совсем перестал разговаривать чем-либо ином, кроме науки, Ансельмо за два дня выучился читать на старом языке и теперь его тоже не понять.

— Может, им что-то подсунуть? Рисунок? Записку…

— Пробовал. Перевернули и на чистой стороне набросали какую-то «схему». Звал их есть — без толку, не слышат, пробовал принести лепешку — разорвали несчастное тесто на куски и выложили на полу чего-то непонятное. Умалишенные. На кота чуть не сели. Он было обиделся, вылез наружу…

— А это что, кровь? На полу…

— Ага. Говорю же, умалишенные. Дымок, бедняга… отомстить, видать, хотел. Знаешь ведь, что Клод этих кусучих мусорниц ненавидит. Полез кот наружу, приволок им крысяру. Здоровенную такую, как только поймал. Клоду под руку подсунул…

— И что?

— Ничего. Клод как раз искал, чем дальше писать, чернила у него закончились. Ты бы видел… Смотрит мутными очами, тыкает в крысу перышком, шипит, чего, мол, чернильница не открывается. Дымок на такое посмотрел и поскорей свою крысу обратно уволок — а то неровен час, перепутают уже не с чернильницей, а лепешкой.

— А летает-то что? — Син с опаской покосился на незнакомое существо. Странная птица… летает слишком ровными кругами, не кричит и крыльями машет не по-птичьи.

— Не птица. Это вообще не живое. Механикус какой-то, с прежних лет тут обретается. Такие тогда для слежки мастерили, зверей изучать, стаи рыбьи. Аркат говорит, что и сейчас можно для разведки… злишево копыто! Парень, что с тобой?!

— Со мной?!

— Ты… ты светишься…

— Я?..

Пески пустыни, он и взаправду светился! Пальцы, руки… и лицо тоже — если верить ошалелым глазам бывшего орденца. Над кожей словно плыли белые пылинки… нет, желтые… или серые? Нет, все-таки белые… меняющие цвет.

— Получилось! — кивнул Аркат так, словно в цветном свечении, окружившем южанина, не было ничего удивительного. Поздороваться он забыл. — Вот, я же говорил, что еще один дар у него латентный.

— А какой? — взъерошенный лекарь тоже забыл о приветствиях. — Цвет странный… в градации такого не припомню.

— Вот продержится проба хотя бы десяток пушинок, определим. Только вот связка мешает… почему ее до сих пор не сняли, кстати?

— О, Син! — обрадовался Ансельмо. — А ты что тут делаешь?

— Я? Вы ничего не забыли?

— Ну, снимай… — Марита еле сдерживала улыбку — до того у дорогой подруги был забавный вид. И опаска, и непонимание, и предчувствие чего-то хорошего. — Сначала с рук. Ну давай, давай…

— Ой, — выдохнула Латка, и, зажмурившись, сбросила с левой руки варежку. Мокрая от мази, та тяжело шлепнулась о пол… — И что?

— Лат, ты глаза-то открой.

— А? — блестящие глаза девушки сначала нерешительно разжмурились, а потом разом распахнулись во всю ширь. Красивые глаза. И ресницы хороши… — Ой… Ой, Мариточка… а как это? А куда они делись?

— Кто?

— Мозоли… — зачарованно проговорила Лата, во все глаза рассматривая гладкую розовую кожу. — И на второй так же?

— А ты проверь.

Конечно, она проверила. Конечно, она тут же снова заойкала, не понимая, куда девались уродливые бугорки… но тем проще оказалось коварной Марите подобраться к ней с лентой и платьем…

Нет, она не собиралась превращать дорогую подругу в подобие знатской дамы. И вовсе не потому, что не могла — фигурка Латы была хоть и покрепче, чем у хрупких милле, но вполне годилась, а тесная шнуровка исправила бы недостатки. А уж волосы… таким позавидовала бы и королева. В той же прическе «морская волна несет жемчуг» они смотрелись бы чудесно. Словом, переодеть Лату в девицу благородного дома у Мариты возможность была. Желания не было. И сословные правила, предписывающие строгое следование предназначенным канонам одежды, были не при чем. Просто… ну не ее это, не ее. Латка была другая. Попробуйте сунуть розу в букет пышных золотых жержинов — смешно смотрится и глупо, да и роза скоро погибнет. Но поставьте ее в воду вместе со стрелками лесного папоротника или с веточкой смолянника — и чарующий букет надолго сохранит свежесть.

Поэтому сейчас фигурку Латы ладно охватывало простое платье, отчасти напоминающее сельчанский сарафан, а волосы по-прежнему были заплетены в косу. Но как много зависит от мелочей…

Пепельно-голубая ткань мягко облекала грудь и талию, плавными складками стекая к подолу. По вырезу, по «линии пуговиц», по нижней кайме юбки прихотливой линией стлались цветы. На полноценную вышивку времени не было, и Марита попросту вырезала их из материи другого цвета, прихватив края, чтоб не рассыпались, и пришив почти наживую — по сердцевине и краям лепестков. Отчего цветы выглядели почти живыми — они точно оплетали платье изящным вьюнком, изгибаясь под малейшим дуновением ветра…