Андрей Лукин - Две половинки демона

— Значит, так надо. Не зря же он с тобой заговорил. У меня такое уже было. Только я там не свистел, а порошок на рану сыпал. Ну а ты, давай — дуй. И не дрейфь. Мы же всё-таки демоны.

— Ага, — сказал Ванька не очень уверенно.

Он посмотрел князя, на удивлённую непонятным разговором княгиню, на застывшего в ожидании Боеслава. Потом кивнул сам себе и осторожно прижал к вытянутым губам трубочку, которая в немагическом мире была всего лишь обычным спортивным свистком.

Первый раз он дунул очень тихо, потому что ему было неловко и даже страшновато взять вдруг да и свистнуть в полную силу рядом с умирающим человеком, да ещё в присутствии жены и сына. Его осторожность оказалась не напрасной. Беззвучный свист ударил по ушам так, что Степан на секунду оглох. Боеслав схватился за голову, княгиня болезненно сморщилась, знахарка ойкнула, а старик-целитель чуть не слетел с лавки, остатки волос на его голове вздыбились седым венчиком. На первом этаже испуганно вскрикнула какая-то женщина, и что-то, протяжно бренча, покатилось по полу. Непострадавшим остался только виновник переполоха. Круглыми от удивления глазами Ванька смотрел на болезненно скривившегося Стёпку, на зажимающих уши Боеслава с матерью, на очумело трясущих головами старичков, и веснушки на его бледнеющем лице проступали всё отчётливей и отчётливей. Ванька абсолютно ничего не слышал, но испугался больше всех. Он решил, что по незнанию сделал что-то очень страшное и непоправимое. Заколдованный свисток он теперь на всякий случай держал на вытянутой руке подальше от себя, словно боялся, что тот сам вопьётся ему в губы и опять придётся свистеть погубительным для окружающих свистом.

На улице жалобно перелаивались собаки, неслышимое эхо, казалось, всё ещё мечется по комнате.

«Вот я вам чичас!.. — ворчал Скусень, поднимаясь по лестнице. — Натворили беды, не послушали меня…»

Знахарка подскочила к дверям и горячо зашептала, выпихивая его из комнаты:

— Иди, старый, иди вниз! Нечего тебе здеся колготить! Ступай, я сказала! И не мешай боле, не твоего ума дело!

Пока она воевала с упирающимся дедком, Стёпка убрал руки от ушей и посмотрел на князя. Тот по прежнему лежал без движения. А ведь подумалось, что после магического свиста он откроет глаза, поднимется и скажет что-то вроде: «Ну и долго же я спал! Наконец-то вы меня разбудили!» Не открыл, не поднялся, и не разбудили.

— Ты шибче дунь, сынок, — сказал лекарь. — Не бойся. Дуй смелее.

Ванька скосил глаза на Степана. Тот кивнул. Тогда Ванька облизал пересохшие губы, поднёс свисток ко рту — все тут же поспешно зажали уши — и дунул уже сильнее.

На этот раз они были готовы, и потому мощный звуковой удар никого не застал врасплох. Только на первом этаже опять что-то с грохотом посыпалось и даже, кажется, разбилось. И собаки заскулили ещё жалостнее.

Прищурясь, Стёпка смотрел на спящего князя.

Вот оно! Вот зачем нужно было свистеть!

Воздух над Могутой колыхнулся, сгустился, и в нём возникла некая размытая тень. Она как будто выглянула на миг из своего убежища и, обнаружив в опасной близости двух демонов, поспешила вновь скрыться в княжьей груди. Ванька тоже её увидел и это убедило его в том, что он действует правильно. Глубоко вдохнув, он засвистел во всю силу, так, как свистел во время судейства, когда кто-нибудь злостно нарушал правила.

Тень буквально выбросило наружу и едва не впечатало в потолок. Она дёргалась, яростно выла раззявленным в беззвучном крике подобием рта, извивалась, пытаясь вернуться в князя — и у неё ничего не получалось: её швыряло из стороны в сторону, ломало, корёжило и разрывало на клочья, но, разорванная, она упорно вновь и вновь сливалась в одно целое и тянулась, тянулась похожими на туманные щупальца конечностями к распростёртому под ней телу.

Стёпке эта тень напомнила созданного С'Турром нетопыря, только тот был чёрный, а она — почти прозрачная. Но не менее отвратная. И несло от неё чем-то гнилым и умершим. Целитель со знахаркой настороженно следили за её суматошными метаниями, и губы их синхронно шевелились. Боеслав испуганно вжимался в мать, зажимая уши. Княгиня, закусив ладонь, всем существом своим тянулась к мужу и, казалось, вот-вот не выдержит и бросится закрывать его собой от призрачной напасти. Побагровевший от нехватки воздуха Ванька дул уже из последних сил, догадываясь, что прервись он хоть на мгновение — всё придётся начинать сначала. И не факт, что вторая попытка будет более успешной. К счастью воздуха ему хватило. Мерзкая тень в последний раз дёрнулась и лопнула, не в силах более противиться губительному свисту. Ванька так и застыл в полуприсяде, с умолкнувшим свистком в губах. Стёпка перевёл дух и с удивлением обнаружил себя сидящим на полу в самом дальнем углу комнаты. И когда истаявшие до полной прозрачности ошмётки выдуло в окно, и все зашевелились, отходя от пережитого ужаса, в голове у него наконец раздалось желанное: «Отверзни!»

И он отверзнул и, откинув одеяло, высыпал на князя, на его лицо, грудь, руки и обрубки ног, сначала половину содержимого, а затем и вообще всё, потому что мешочек не унимался и замолчал только тогда, когда из него выпала последняя крупинка порошка.

И вот только тогда князь Могута открыл глаза, посмотрел ясным взором на жену и сына, улыбнулся и сказал чуть слышно:

— Ну журись, Улеюшка. Перемог я свою немочь.

И дед Скусень, подглядывающий в приоткрытую дверь, охнул и зажал себе рот обеими руками, чтобы не закричать от радости на весь дом.

Разумеется, никто после этого никуда мальчишек не отпустил, хотя они и попытались сразу уйти, убеждая, что им, мол, очень надо, что всё уже хорошо… Верея и слышать ничего не хотела, Скусень грудью встал на пороге, в шутку пригрозив пустить в ход оружие, ежели они вздумают убегать, Боеслав — заплаканный и сияющий после разговора с отцом — вцепился в обоих мертвой хваткой и… В общем, они остались. А Ванька, как увидел заставленный всевозможными яствами стол, так и сопротивляться передумал.

— И помыслить никто не мог, что в князе нашем этакая напасть обреталася, — говорила знахарка, отпивая маленькими глотками горячую медовую заваруху. — Отцы-чародеи и те распознать не сумели. Кабы не вы, бедовать бы княгинюшке вдовой, а Боеславу сиротой.

— А что это было? — спросил Стёпка. — Я и не понял толком. Ни лица, ни глаз, рот только огромный успел заметить. Когда оно завывало.

— А я вообще ничего не разглядел, — сказал Ванька, облизав ложку. — Только думал, если свистеть перестану, худо будет.

— Да кто ж его теперь разберёт, — отмахнулась вурдалачка. — Сгинуло, да и ладно. Пакости всякой вокруг куда как с избытком. Что оркландские маги, что весские — и не на такое способны. Сидела эта жуть в княжьем сердце, жизнь его выпивала, за малым не выпила. Мешает наш князь многим, вот и хотят его извести.