Сергей Барк - Каста [СИ]

Иногда, украдкой поглядывая на отдыхавшего в комнате Хюрема, Виро думал, каково это — встретить собственную половину. Он хотел спросить об этом, но, конечно, не осмелился. И всё же было очень интересно, насколько сильно должно было быть притяжение, чтобы Лето — красивый, великолепный раджан — бросился закрывать грудью простого омегу.

Ещё Виро думал о судьбе — собственной и других, — пытаясь понять, была ли истинность наградой для Лето и Хюрема — или наказанием. Ведь и его счастливое избежание смерти сначала казалось благом. Может, Лето и Хюрему было не легче? Лето должен был получить писаного красавца, чистокровного, как он сам, а судьба дала ему Хюрема, от которого наверняка со временем избавятся. Каково будет пережить такую потерю? Да и Хюрем, наверное, не просил в истинные чистокровного. Конечно, было здорово принадлежать такому альфе, как Лето. Но стоило ли это жизни?

Виро по-прежнему боялся Хюрема, но ненависти не было. Даже за убийство брата. Виро решил, что был виноват в этом, пожалуй, больше чем Хюрем, ведь тот защищался и защищал свою пару.

Похоже, в четырёх стенах Виро медленно сходил с ума. Он не видел никакого смысла в том, что происходило, кроме некой странной логичности событий. Он понимал отдельно взятые вещи. Например, что истинность — явление природное, данное свыше. Оно не следовало человеческим законам, и потому Лето и Хюрем стали парой. Но по человеческим законам Хюрем должен был умереть, являясь неподходящим для Лето. Это имело смысл само по себе, но всё вместе выглядело одной большой насмешкой, в которой не было ни грамма толку.

Мидаре бы всыпал Виро по полной, узнай о том, как часто омега стал сомневаться в существовании великого Аума. И это страшное кощунство, должное повергнуть его в ещё большее уныние, как не удивительно, приносило облегчение. Может быть, в осознании того, что ты просто муравей и никому не нужен, больше свободы и спокойствия, чем в высоком праве чистой крови и великой судьбе.

До праздника Касты оставалось несколько недель, когда Виро сообщили о предложении Лето: назначить церемонию в вечер после отбора новобранцев. Мидаре, рассерженный и взвинченный, явился рассказать об этом сыну, выгнав Хюрема, которому, впрочем, всё было прекрасно слышно и за дверью.

Хюрем уже знал, что Лето вымолил у отца дозволение просить о своём желании семью Дорто. Но ни ему, ни Лето не было известно, что прежде жрец имел разговор со старшим субедаром. Оба пришли к согласию, что лучше развязать эту историю как можно скорее, пока раджаны не раздражены этой бесконечной трагедией молодых, не вызывавшей много уважения у тех, кто привык жить войной.

Мидаре лютовал, возмущаясь вопиющей наглости и бесстыдству Лето. Грозил и ругался, что тот станет дожидаться не год, а два… А то и дольше подождёт!

Хюрем, невидимый никому в этот момент, кивнул такому решению. Но тут взял слово Виро.

— Я согласен, — произнес он со спокойствием, которое и сам от себя не ожидал.

— Ты что, Виро? Пока этот Хюрем рядом, — голос Мидаре почти растаял, но Хюрем и так знал, о чём тот шепчет, — тебе не будет спокойствия. Да и в доме жреца я не смогу за тобой приглядеть. Дай нам с отцом этот год и омега исчезнет.

— Нет, — твёрдо ответил Виро. — Оставьте его в покое. Оставьте их обоих!

— Но, Виро, он убил твоего брата!

— Он виноват не меньше, чем я, — упрямо выставил подбородок Виро. — А кто виноват, что Хюрем стал парой Лето? Кто?

— Виро, прекрати! Ты несёшь чушь! — гневно приказал Мидаре, но сын словно бы и не слышал, впервые идя наперекор воле отца.

— Значит, так тому и быть. Я несу чушь. Но выйду за Лето этой осенью!

В комнате раздался шорох, и Хюрем прильнул к одной из щелей, стараясь разглядеть, что происходит внутри.

— Ты что, не понимаешь, что он может убить тебя?

— Понимаю, — ответил Виро. — Понимаю, папа.

Разговор на несколько минут прервался. Мидаре не узнавал собственного отпрыска и не понимал таких речей.

— Тебе втолковал это Хюрем? Это он заставляет тебя согласиться на скорую свадьбу? — У Мидаре были опасения, что постоянное присутствие Хюрема рядом с Виро добром не кончится.

— Никто меня не заставляет. Мы вообще не разговариваем.

— Но тогда почему?

Как Виро мог объяснить то, что и сам толком не понимал. Виро больше не хотел, чтобы по его вине кто-то погибал. Пусть даже Хюрем. Не хотел больше мозолить глаза родителям, которым не мог принести радости, и по той же причине не мог сам распрощаться с жизнью. И если Хюрем решит с ним расправиться, значит, так тому и быть.

Сколько не бился Мидаре, он так и не получил от Виро ответа. Оставалось только сообщить Лето «радостную» весть. С тех пор, как Хюрем обосновался в доме Дорто, жених стал наведываться чаще. Дав согласие на брак, Мидаре пригрозил, что станет пристально следить за жизнью сына, и пусть только волос упадёт с его головы. Само собой, Лето заверил, что будет оберегать Виро и заботиться. Говорил он искренне, не замышляя ничего против будущего супруга. Лето вообще о нём почти не думал.

На следующий день Хюрем снял плоские деревяшки и немного размял ногу Виро. Нога не гнулась и причиняла невероятные страдания, в какое бы положение ни отводил конечность Хюрем. Виро умолял прекратить, но тот говорил, что на церемонию его никто не понесёт и этот путь ему придётся преодолеть самостоятельно. Виро выл оглушительно, пока домовые, напуганные криками, не сходили за Мидаре, прервав его ежеутреннюю молитву в храме.

Мидаре был в ярости и приказал высечь Хюрема. Вступиться за омегу было некому, и потому один из бет, приносивший в верхнюю анаку хворост, взял в руки хлыст. Правда он не слишком усердствовал, боясь, что худосочный на вид парень не выдержит. И всё же Хюрему досталось. Омега не проронил ни звука, а когда экзекуция закончилась, не собирался падать наземь. Подобрал рубашку и пошел обратно в дом.

Войдя в комнату, он мрачно посмотрел на вжавшегося в угол Виро — тот слышал, как резал воздух хлыст, но как ни вслушивался, не мог различить криков, — и развернулся спиной. У Виро глаза полезли из орбит от вида располосованной окровавленной кожи.

— Прости, — выдавил он, но Хюрем не обернулся, а Виро весь день и всю ночь не мог выбросить из головы страшное зрелище.

Следующим утром, после отвара и завтрака, Хюрем снова подошёл к кровати. Виро молил не трогать его, но делал это так тихо, чтобы больше никто не услышал. Хюрем, конечно, и не думал внимать мольбам, снова ухватившись за ногу; тогда Виро закусил простынь и лишь тихонько постанывал от боли из-за по-прежнему не сгибавшейся ноги.

Так повторялось несколько дней подряд. Сначала только по утрам, затем и вечером, а после трижды в день и подолгу. Облегчением было то, что нога, кажется, привыкла к терзаниям и с каждым разом болела всё меньше. Однажды утром, уже готовый к привычным измывательствам, Виро услышал приказ подняться. Спорить с Хюремом было бесполезно, да и Виро так устал лежать, что был готов упасть на пол разок-другой, лишь бы хоть немного сменить душивший режим беспрерывного пролёживания боков.