Сергей Барк - Каста [СИ]

Касания обожгли ключицы и плечи, мышцы рук, наполненные соком мужественности, спустились к светлой кудрявой поросли, уводившей ниже пупка. Естество Лето наполнилось силой, стоило Хюрему начать свои ласки. Давать омеге отсрочку Лето не собирался, с лёгкостью избавив того от тряпья, чтобы увидеть чужое желание.

Как всегда, никто не успел понять, когда решение, кто поведёт бешеный танец любви и кто его закончит, было принято. Лето оказался поверх, и Хюрем без стеснения широко развел в стороны колени, не пряча от бледного света луны ни единого укромного изгиба. Откровенность любовника заставляла альфу рычать и набрасываться на угощение. Внутренним касанием связи Лето ощущал, когда Хюрем хотел долгой, невыносимой игры, а когда требовал жесткости и бескомпромиссности, позволяя альфе вести себя так, словно не существовало культуры отношений между полами последние несколько тысячелетий. Природа брала своё и каждый получал то, что и пращуры, обитавшие в пещерах — грубое плотское удовлетворение. Насыщенность потом и соками тела. Правильность естества и естественную правильность физического слияния, где грязь ощущалась как часть процесса, а процесс был немыслим без лёгких надрывов, причинённых страстью, тёмных отметин, оставленных жаждой обладания.

Но вот настала очередь Хюрема. Оседлав альфу, он забрался на плечи и потребовал, чтобы Лето раскрыл рот. Овладев первым входом в человеческое нутро, насладившись налитыми губами, скользившими по твёрдому фаллосу, и опорожнив накопленные силы, Хюрем опустился ниже, и принялся играть с только что покоренной добычей. Он облизывал и покусывал, заставляя Лето стонать и терять ритм, дыхание, тянул и зажимал, причиняя томительную муку, и только когда был удовлетворён причинённым «страданием», вошёл в Лето. Альфа только и мог, что поскуливать от наслаждения и прогибать поясницу. Спустив во второй раз и ещё конвульсируя последними спазмами, Хюрем перебрался наверх и насадился на колом стоящий фаллос, отмечая в глубине сознания, что Лето вырос не только в плечах. Сильные руки альфы легли на узкие бёдра и насадили омегу до самого основания, выстрелив потоком в горячее нутро и заполнив собой.

Возвращаясь в клочках редевшего сумрака, Хюрем заметил, что у стены, через которую он собирался перемахнуть незамеченным часовыми, его ожидали. Их было четверо, и всё они прекрасно знали, для чего стерегут омегу. Понял это и Хюрем.

Стоило им схлестнуться, как стало ясно — раджаны. Не чистокровные, но явно воины, успевшие выучить назубок все техники, как и опробовать их в бою. Увы, это не слишком им помогло. Хюрем не собирался убивать, хотя понимал, что с него спросили бы именно эту цену, ведь такова была расплата за смерть Толедо. Хюрем лишь поломал нападавшим ноги, чтобы они ещё не скоро оправились и могли попытать счастье вновь. К тому же, отыщи стража поутру четыре трупа своих, пришлось бы отвечать, а так — пусть сами оправдываются, как умудрились оказаться под стенами, да ещё разбитыми.

Сомневаться в том, что правда не всплывёт, не приходилось. Нападавшие были зависимы, и наверняка сегодня им полагалось спать в гарнизоне. Почему они нарушили устав, придётся ещё придумать. Трепаться о том, что их одолел один омега, было не в их интересах.

Поднимаясь по улицам к дому Дорто, Хюрем размышлял о том, что придумают Мидаре и Исидо в следующий раз. Это нападение было вторым.

Пару недель назад он встретил двух громил, которым явно заплатили за то, чтобы они подловили, изнасиловали и убили омегу, гулявшего слишком поздно там, где ему не полагалось. Этих Хюрем прикончил, вложив каждому в руку нож, не забыв до этого проткнуть пару раз тела, порезать лица и руки. Залил в глотку по капле дешёвого вина и обрызгал им одежду. Склянка отыскалась у одного из нападавших — похоже, неплохой заработок собирались обмыть.

Хюрем не просто скрыл своё преступление, обставив всё так, словно двое выпили и подрались, но и увидел отличную возможность посмеяться над парой заговорщиков. Дорто до сих пор, должно быть, размышляли о том, провернул ли такое омега в одиночку или парочка выбранных наемников действительно загубила всё предприятие под руководством зелёного змия и несдержанных характеров. Однако второе нападение выглядело лучше подготовленным. Похоже, Дорто всё же разглядели уловку Хюрема.

Омега ничего не сказал Лето о первой попытке и не собирался говорить о второй. Лето, пылает любовью и страстью, расскажи Хюрем о том, что ему грозило и он мог сотворить какую-нибудь глупость. Это было лишним. Всё шло своим чередом.

Вернувшись в дом под утро, Хюрем не удивился, увидев в гостевой Мидаре, а вот хозяин дома явно выглядел сбитым с толку. Оба смотрели друг на друга волками. И всё же никто не собирался ронять лицо и переводить игру в открытую.

— Виро скоро проснётся, — с плохо скрываемой досадой произнёс Мидаре. — Подай ему завтрак и не забудь сварить отвар. Рецепт на столе.

Где лежал оставленный Шиторо клочок пергамента, Хюрем и так прекрасно знал. После того, как Виро отказался от посещений, подниматься ради единственного больного в анаку стало не с руки. Написав указания, травник возложил на Хюрема новую обязанность и удалился. С тех пор минуло два полнолуния.

Хюрем кивнул, не говоря, что напоминания были излишни. У каждой игры свои правила.

Приготовив отвар и поставив кипятиться воду для супа, Хюрем отправился в комнату, которую Виро не покидал с тех пор, как попытка покончить с жизнью не увенчалась успехом.

Виро не спал. Заметив вошедшего, он подобрался и спрятал взгляд. Приблизившись, Хюрем протянул глиняную чашу с отваром. Омега покорно принял лекарство и вернул посудину, после чего прислужник удалился, объявив что завтрак приготовит он, раз уж Виро встал гораздо раньше стряпухи.

Оставленный в одиночестве, Виро снова посмотрел на ногу. Эти деревяшки сводили его с ума. Упав с обрыва в первый раз, он пролежал с ними недели три, не больше. Но Хюрем до сих пор не разрешал их убирать и не говорил, когда позволит это сделать. Виро догадался, что таким образом его держат пленником, не позволяя покидать пределы собственной спальни. Он и не рвался наружу, но ногу сводило и выворачивало. Она постоянно чесалась, покрывалась мурашками, бедро и стопу покалывало так, что хотелось лезть на стену, но, поскольку недвижимая, она не болела до одури, Виро продолжал терпеть. Поэтому, и ещё потому, что по-прежнему боялся молчаливого и нелюдимого надсмотрщика.

О Лето Виро думал всё меньше и меньше. То ли он его давно не видел, и потому забывал, то ли разочаровался, понимая, что тот, каким бы обожаемым ни был, уже отыскал собственную судьбу, и у них с Виро никогда не получится любить друг друга так, как отец любил папу, несмотря на то, что истинными они не были. И Виро не винил Лето, ведь тот отыскал пару.