Сергей Барк - Демон [СИ]

На миг застыв в коридоре, я безумно огляделся вокруг. Грудь распирало огнём. Мне было тесно и душно в этих стенах. Я хотел вырваться и оказаться как можно дальше отсюда. Бросился дальше по проходу, как попало натянул ботинки, схватил накидку, позабыв о сюртуке, вылетел вон, в снег.

Холод на миг оглушил. Проник в грудь с дыханием, развеял туман перед глазами. Идти мне было особо некуда. Я решил побродить немного. Просто пройтись вдоль по улицам и, может быть, остудить голову.

Я брёл вперёд, плохо разбирая в густых сумерках дорогу. Но это было и не важно. Я просто продолжал переставлять ноги. Думать не мог — от мыслей становилось гадко. Легче было бы вообще не соображать. Или напиться где. Но карманы мои были пусты.

Я продолжал идти, пока не понял, что ног от холода почти не чувствую. Это немного отвлекло и принесло сиюминутное спокойствие, как если бы проплыв вдоль бурной реки неведомо сколько, я вдруг наткнулся на крошечный уступ мели и зацепился за него, переводя дыхание.

Вот он я, и я иду по заснеженным дорогам. Пальцы на руках давно озябли. Щёки нещадно гудели морозом, уже подобравшимся своими лапами к моей шее и теперь стремившимся засунуть нос за шиворот.

В моей прошлой жизни я отчётливо помнил, что холод убивал таких, как я. Мысль, казалось бы, из прошлого, отрезвила лучше увесистого подзатыльника.

Оглянувшись, я вдруг с удивлением обнаружил, что до дома рукой подать. Не долго думая, повернул к хорошо знакомому дворику. Очертания двери принесло надежду, будто стоит мне её открыть, переступить порог и всё исчезнет. Исчезнет, и я очнусь.

Ну и переполох я устроил, ввалившись посреди ночи. Малышня заголосила, проснулся пьяный отец, но снова погрузился в злачное забытьё ещё до того, как понял, что происходит. Матери не было, и, пожалуй, это было к лучшему.

— Что с тобой, Тэг? — узнав меня, Маги сползла с печи и повисла на шее.

— Тебя выгнали? — спросил Кирт, охрипший ото сна.

— Не знаю.

— Как это? — Бьянка затворила за мной дверь, пока Кисея, всегда недовольная спросонья, принялась отряхивать меня веником.

— Снега нанёс.

— Холода напустил, — хныкнул Джерт, но тут же успокоился, решив, что для истерики нет причины.

Девочки стянули с меня накидку, затолкали на печь, и забрались сами, пряча захолонувшие ноги под длинными грубыми сорочками.

— Рассказывай, — потребовал Кирт, когда мы сбились в кучу, пытаясь согреться.

Джерт пожаловался, что я ледяной, а я… я и был ледяной, просто застыл.

— Тэг, ну чего ты натворил?

— Хозяин тебя выставил?

— Просись обратно.

Дома было хорошо. Я сгрёб детишек в охапку и повалил навзничь.

— Устал, сил нет. Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.

Ребята повозмущались недолго, но, видя, что я не отвечаю, в конце концов угомонились. Сопение пяти крохотных носов наполняло уши, и я вдруг вспомнил кое о чём.

Глупо было думать, что земля вдруг ушла у меня из-под ног. Сегодня всё было точно так же, как и вчера. И завтра тоже ничего не изменить.

Есть Эйриг — мой господин. В его доме я жил и ел, он кормил моих братьев и сестёр. Ещё он спас меня однажды, и с тех пор моя жизнь принадлежит ему. И даже если бы не это, Эйриг был демоном, сердце которого я по глупости умудрился стащить, сам замкнув цепочку и, вместе с тем, выбрав собственную печальную участь, ведь осколок его сердца прятался в моей груди, и однажды он собирался его получить.

Разве что-нибудь изменилось из-за того, что он взял меня в свою постель? Разве у меня появились причины ожидать чего-то? Или обижаться? Конечно, нет. В том и была разница между господином и слугой.

Отчего же так сложно запомнить эту известную истину?

Впрочем, о причине я догадывался. Всему виной это странное чувство, свалившееся мне на голову, словно шапка снега с ветвей. Оно оказалось таким огромным, что разом погребло под собой. И теперь болото понятной мне жизни будоражил никому не нужный ручеёк глупых фантазий, питаемых этими взглядами Эйрига, его прикосновениями. Зачем же он обнимал меня, после того, как получал, что хотел?

Не следовало, не следовало мне позволять этим мыслям блуждать в потаённых уголках пустой головы. Почему вместо того, чтобы думать о скорой кончине — страшной и кровавой, — я отдался новому положению вещей без остатка. Позабыл о следующем дне и позволил себе то, что убивало быстрее мороза. Я разрешил себе быть счастливым сейчас, питаясь глупыми-глупыми надеждами, которые молча перерезали горло своим уходом.

И вот теперь, когда новая правда вдруг хлопнула меня по щеке, ухмыльнувшись такому простаку, я чуть ли не почувствовал себя обманутым. Преданным. Разбитым.

Как же было больно.

«Ну ты и балбес, Тэг. Каких поискать».

Правда, какой бы суровой она не была, снова принесла горькое облегчение, позволив уснуть — и проснуться на следующее утро, пусть и с тяжёлой головой, но зато спокойным. Таким же спокойным, как бывал в любой день Содар. Ведь вся его жизнь давно решилась.

Поднялся я поздно — дети не стали меня будить. Заверив всех, что всё в порядке, и я отправляюсь обратно к господину просить прощение, я ушёл.

Свежо и приятно было на улице. Ветер совсем затих, едва просыпаясь от лени и трогая голые ветки. Всё шло своим чередом.

Войдя под крышу дома, первым, что я услышал, был тихий заливистый смех. Он доносился из гостиной. Выглянув в пустой коридор, я заметил неровный дрожащий свет — кажется, внутри разожгли камин.

Часы показывали поздний вечер. Ужин остался далеко позади. Мне вдруг стало интересно, спрашивал ли господин о моём отсутствии. Мысль возникла и тут же пропала. Я прихлопнул её словно назойливую муху. Тихонько стянул верхние вещи и на цыпочках прокрался вдоль стены. Чтобы подняться на третий этаж, к своей бывшей спальне, мне следовало пройти мимо двери гостиной, которую занимал званый гость, и — я не сомневался в этом — господин.

Бросив короткий взгляд внутрь, я понял, что не ошибся.

В комнате действительно находился Мануэль в компании Эйрига. Жаркое пламя камина разносило по дому тяжёлый запах хвои и плотный жар, томивший из проёма и тут же ударивший по прохладному с улицы лицу. Они уютно устроились у самого огня на шкурах, обычно развешанных по стенам. Закрученные жгуты помятых простыней обвивались вокруг влажных переплетённых тел. Взгляды пары были устремлены на огонь — меня они не могли видеть. В руке Мануэля покачивалась тонкая ножка бокала, на дне которого лениво переливалась рубиновая жидкость.

— …Оскольм такой увалень. Иногда мне кажется, что голова ему нужна исключительно для того, чтобы носить шляпу. И то, если бы ты знал, какие несуразные котелки выбирает этот пень, только бы диву дался.