Даниил Ященко - Двенадцатый [СИ]

-От Творения по календарю Междумирья седьмая. А год...на Кромаленском поле был 1523. Скажи лучше, что это ты сотворил там, когда бился с Владыками стихий. Я еле сдерживал это пока открывал порталы.

-Безымянный! - парень вдруг бухнулся на колени прямо в липкий от воды песок.

-Да. - подтвердил я, - так меня называют. А ты кто такой и откуда взялся?

Юноша немного помедлил. Я не хотел ворошить его память. Просто чуть прикоснулся. И увидел, что он пытается вспомнить такую простую вещь, как собственное имя. И еще я увидел некоторые воспоминания, вытесненные как можно дальше. Они были ему неприятны...

-Ратмир, - ответил он наконец.

-И как же ты, Ратмир, сотворил эдакое колдовство?

-Я...я не знаю. Я просто сражался...с врагом...а это...само как-то.

-Так, сделаем вот что. Сейчас сядем, - я сотворил удобные кресла, - И ты мне все-все расскажешь. Проголодаешься - сотворю еды.

Ратмир присел на краешек кресла и завел рассказ. Я слушал его, в некоторых местах даже подскакивая. В этой летописи я приводить его не стану, хотя он и важен вообще для моих летописей с связан с ныне описываемыми событиями. Этой повести, я, пожалуй, отведу отдельную главу в "Летописях". Вкратце же его история сводилась к следующему: Родился и вырос Ратмир в мире, который на его родном языке называется Aeden. Особенность его была в том, что, мир, во-первых, был закрытым, но это встречается не так уж редко, а, во-вторых, люди и эльфы там вели истребительную войну с переменным успехом. Когда жил Ратмир, побеждали эльфы, изобретя какое-то заклинание, отгораживающее захваченные земли непроницаемым и гибельным для людей туманом. Короче, в свое время Ратмир погиб. И, как водится, попал в Посмертие, но получил там от неведомой силы особые способности. Из преисподней молодому человеку удалось бежать, но попал он в область Двора Хаоса. А через несколько лет - на Кромаленское поле. С Ириодалом он успел поссориться еще раньше. В Aeden'е. И увидев его на поле боя поспешил отомстить, ибо вражда их стала кровной.

Меня очень заинтересовало все, что касалось второго мира, и Ратмир разрешил мне исследовать его память заклятьями познания, но взамен пообещать обучить магии.

Ратмир схватывал буквально на лету. У него были врожденные таланты к чародейству. Но Хаос и миры иной реальности не прошли для него даром. Он словно комбинировал (может, даже не осознано) правила построения заклятий, которые ему преподавал я с техникой, принятой адептами Двора Хаоса и вплетал связки, в которых мне было с первого взгляда не разобраться. Я все гадал, что станет позже с этим молодым человеком. На что он употребит природный дар, помноженный на мои уроки...

11

Каменный город горел. Полыхало все, словно даже камень домов и щебень улиц стал пригоден в пищу огню. Отряды вооруженных кто во что горазд воинов в считанные часы смели сопротивление ополченцев и заперлись за стенами, неуязвимые для ответных ударов баронских соединений, из которых состояла армейка местного тана. Под солнечным и лунным светом, целые сутки, творились бесчинства. Шайки победивших воинов, отнюдь не бывших солдатами, бродили по улицам, вламываясь в дома, вынося оттуда все, что хозяева не успели прибрать и закопать. Потом дом поджигался. Зачастую вместе с его обитателями. Солоно пришлось тем, кто не успел сбежать через еще открытые ворота. Мужчинам вгоняли в живот клинок, а потом рыскали по карманам убитого. Женщинам и девушкам заворачивали подолы на голову и пускали через весь отряд. А потом нож под сердце. Вольные разбойнички праздновали победу, благословляя Хельдвинга, которому пришла в голову столь замечательная идея сколотить из неорганизованных ватаг одно войско и напасть на более-менее зажиточный город.

Лишь одно строение осталось нетронутым. К нему атаман запретил приближаться всякому под страхом смерти. Святилище, что было достопримечательностью Миддлендбурга, взирало на полыхавшие районы с высоты холма. Внутри храма, посвященного неведомо каким богам или духам укрылись все, кому посчастливилось добраться сюда. Внутри ни на секунду не смолкали молитвы. Люди молили всех известных богов защитить себя и нажитое имущество, отвратить мерзкие руки захватчиков от добра.

Запертые на толстый засов двустворчатые двери, в которые спокойно мог пройти всадник на коне, сотряс удар. Потом еще и еще. Настоятель храма выдал из тщательно запрятанного арсенала арбалеты и гизармы служителям. Те из горожан, кто посмелее тоже получили оружие. Сам настоятель прятаться не стал. Вынес из своей кельи много лет хранимый под матрасом меч.

Одна из створок, в которую ломились те, кто был снаружи, начала сыпать щепками. В щель протиснулся кончик меча и ловко поддел засов. Двери распахнулись. Столпившихся в храмовом зале ослепил бьющий в глаза свет факелов (уже спустилась ночь). Арбалетчики рассудили, что выстрел даже на удачу может проредить толпу, вломившуюся в храм, и спустили тетивы. Никому, даже настоятелю, не могло прийти в голову, что никакой толпы нет и в помине. В храм проник только один воин. Мягко шурша, болты опустились к его ногам, разрубленные огромным двуручным мечом. Ни одна арбалетная стрелка не задела червленого доспеха, не пробила развевающийся на ветру поношенный плащ.

Пока арбалетчики перезаряжали оружие, в атаку бросились прочие. Одинокий воитель, крутясь волчком, срубал наконечники гизарм, отрубал держащие топоры руки, обламывал клинки. И убивал. Никому не потребовалось второго удара.

Последним на путь воителя заступил тот самый настоятель. Умелый выпад отразило легкое движение страшного меча. Контрудар священник отбил уже с трудом. Металлическая шишка противовеса ударила в защищенную кольчугой грудь, но он устоял.

-Ты не пройдешь, - крикнул настоятель храма, и с его меча, в принципе ничем не выдающегося, сорвалась тонкая алая молния, рассыпавшаяся сотней безвредных огненных капель от встречи с клинком противника.

-Человече, не стоит стоять на моей дороге. Уйди, и твоя паства останется жива.

-Человече? - дерзко переспросил настоятель, разрывая дистанцию, - А, понимаю, - он подобрал отброшенный в начале сражения жезл - символ чародея низших уровней, - Demasqurade! Veritas diabolum!

Тело неподвижно замершего пришельца скорчило нечеловеческой судорогой. Меч вонзился в паркет храмового зала, человек (а человек ли?) оперся на него стремительно меняющейся рукой. Броня наручей рассыпалась, словно стекло, не выдерживая давления утолщающейся плоти, на спине бахтерец пробил костяной гребень, словно у какого-то древнего ящера, лицевая часть шлема, прикрывающая нижнюю челюсть, отлетела, явив рога, словно у барана только много толще, растущие из скул. Из исказившегося рта, нет, не рта, скорее, пасти, вырвался хриплый рев, заставивший вылететь оконные витражи.