Виктор Рябинин - Жили-были

— Какой-то философский камень, — заметил на всё это другой брат Жульен и направился на выход из графской опочивальни:- Пойду пройдусь по кулуарам, — заметил он слушателям уже на пороге.

Такое манкирование собранием задело родню за живое. И поэтому все, с молчаливого согласия графа, решили сделать перерыв с променадом к освежительным напиткам на лужайке летнего сада с розмаринами и резедой.

Гуляли часа два, а когда уставшие, но довольные вернулись в дом, Жульен уже сидел на прежнем месте, граф был ещё еле жив, а когда дамы и господа разместились по насиженным местам, чтение документа продолжилось с комментариями мужчин и томными вздохами слабого пола. Дело было в том, что в этой части исповеди Сигизмунд рассматривал возможные пути проникновения в высшие слои общества. Например, детально рассматривались шантаж и подкуп первых лиц государства. Не менее скрупулёзно изучалось похищение, а при противлении насилию даже убийство наследников вышеозначенных лиц. Упоминались и другие менее действенные меры. Как-то: внезапная дружба, случайное спасение из огня или петли либо обыкновенная сверх меры лесть, но никогда во внимание не бралось приближение к цели собственным умом или трудом, как абсолютно фантастический способ достижения власти и денег. Ведь любой, склонный к карьере индивид, твёрдо знает неколебимую истину, что никто и ни в коем разе не уступит пришлому место у кормушки по собственной воле. На том стоит и зиждется весь чиновный белый свет!

— Жениться надобно, — подал голос братец Соломон из дальнего угла и продолжил:- А если с умом, то всё благое само собой приплывёт в протянутые руки, — и праздной публике стало ясно, что среди них находится человек незаурядного ума и таланта, не говоря уже о кучеряво-востроглазой внешности красавца.

Однако, из дальнейшего бытописания жизни выходило, что и сам Сигизмунд додумался до столь выверенного веками шага. Просто не было под рукой достойного предмета воздыхания. То есть самих предметов было сколь угодно, но все они были в пределах своих семейных кругов и уже с малолетства расписаны по статусу и землячествам. И это была неодолимая кастовая преграда, и это был крах мечтаний о взлёте Сигизмунда, как государственного мужа и держателя акций и векселей. И он, внутренне стеная от бессилия, впал в апатичную меланхолию и словно в детстве стал влачить жалкое существование под стенами старинных замков и на просторах чужих охотничьих угодий. А когда Сигизмунд от бескормицы истощился плотью и на лице его остались одни глаза, полыхающие дьявольским огнём, Судьба взяла правление над человеком в свои руки. И в тот самый момент, когда на краю лесной дороги он на развесистых ветвях осины уже было приладил петлю под свою тонкую шею, прямо на него вылетела кавалькада румяных всадников на вороных конях, кои возвращались с охоты на лис в поместье Орли, что по правую руку от Рейна. А среди конников была сама Брунгильда, старшая дочь хозяина здешних мест — графа Зондерфогеля де Билла. Знойная охотница, едва увидев пред собою юношу тончайшей красы в столь плачевном состоянии, мгновенно воспылала к убогому неземной страстью и велела сюзеренам силой волочь Сигизмунда в родовой замок. Вот так прозаически состоялось знакомство дочери могущественного на всю округу графа со своим будущим супругом и преемником не только капитала, но и графского титула от немолодого к тому времени владельца Орли.

Естественно, не всё сразу сложилось удачно и достойным образом. Ведь заносчивый Сигизмунд, придя в себя и услыхав из уст богоданной Брунгильды о скорой свадьбе, два раза бросался со стен замка вниз головой в ров, с целью немедленной самоликвидации, и один раз с этим же намерением под копыта любимой кобылы невесты. Однако, Судьба его хранила, а Бог миловал. А посему, с изготовлением свадебного наряда Брунгильды состоялось пышное бракосочетание на скорую руку. Гуляли всей округой месяц, а на второй молодой муж узнал, что супруга благополучно разрешилась от бремени, одарив его первенцем. Вот так, в одночасье, Сигизмунд стал обладателем супруги, наследника, графского титула и неподвластного ему состояния. Это не считая места в общественной палате либералов правого крыла с правом совещательного голоса.

Однако, вскорости Сигизмунд сломался и ушёл в себя. Но сравнительно ненадолго, так как более месяца пить не мог в силу здоровой наследственности. И тот час монотонно потекли серые дни скудного существования. Ничто уже не радовало члена законодательного собрания и досточтимого графа Сигизмунда, совладельца Орли. Ни весенний первоцвет на лесной поляне, ни осенний клёкот журавлей в небесной дали, ни совиное уханье Брунгильды, терзающей чресла супруга в позе наездницы по пять раз за ночь, а то и по шесть, ежели не было у неё дневного угощения со стороны. Вот в этом-то и было всё гибельное для Сигизмунда дело! Хрупкая натура молодого графа жаждала духовного общения и утончённой прелюдии, тогда как над Брунгильдой властвовала одна лишь похотливая плоть с непомерными запросами. Но и это было бы ещё полбеды. Ведь Сигизмунд ради удержания достигнутой цели, в конце концов как-нибудь да подстроился бы под жизненный ритм супруги. Но ведь она по старой девичьей привычке не пропускала мимо себя ни одного вассала или неразборчивого во нравах гостя. И всё это с попустительства папаши Зондерфогеля, души не чаявшего в своей наследнице, а потому державшего всю покорную мужскую половину графства в столь властной в угоду дочери руке, что иные лесорубы, едва заслышав охотничий рог, спешили укрыться от глаз Брунгильды в чащи и болота, лишь бы не сносить наказания за нездоровый вид и слабое усердие в забавах хозяйки Орли. Ибо матушка Брунгильды преставилась ещё в самом начале расцвета дочери, не выдержав столь жёсткой конкуренции.

И это ещё не вся беда. Истинная беда была в том, что Брунгильда не только своими габаритами и весом была под стать собственной кобыле, так ещё и ликом была схожа с нею, если не судить слишком строго. Разве что держала губки не так развесисто да ушки не торчком.

— Бедный отец, страдал не в меру и ни за что, — пустил слезу прилюдно младший братец Фердинанд и подытожил:- Надобно было бежать, — и с этими словами кинулся в сад, оглашая округу безудержным жалобным плачем.

По этой причине вновь объявили антракт, ибо у многих глаза были на мокром месте, а две впечатлительные дамы, внучатые племянницы графа, забились в нервическом припадке, явно рассчитывая на лишний процент наследства. Ведь граф всё ещё лежал на видном месте, вытянувшись как живой. Пока оказавшийся кстати под рукой доктор Вольцман приводил девиц в чувство нюхательной солью и делал графу повторное кровопускание со второй руки, пока обсуждали услышанное за лёгкими закусками, солнце зашло. Поэтому леди и джентльмены согласованно отправились на отдых по интересам, и лишь Сигизмунд остался ночевать в плачевном одиночестве, так как некому было подать стакан воды или протянуть тёплую руку помощи.