Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Певцы сидят измученные и подавленные, никто даже говорить не способен, тупо пялятся на пляшущее пламя. Кочевники же выглядят куда бодрее. Им многодневный переход по пустыне дается гораздо проще: их движения энергичны, нет даже намека на усталость, едят с охотой, громко переговариваются, бросая то ли почтительные, то ли испуганные взгляды на магов — читать их лица Найват так и не научился.

Ренай, сидящий по другую сторону костра и хлебающий из ложки суп, бросил на него язвительный взгляд, улыбнулся кончиками губ.

Демон ли ты? Можно ли тебе доверять? Я должен определиться. Потому что с ощущением, что мне в любой момент воткнут нож в спину работать нельзя.

Найват провел ладонью по лицу.

В глаза словно насыпали песок, веки тяжелые — едва поднимаешь. Сутулятся плечи, клонится голова — во всем теле какая-то мерзотненькая усталость. Мысли вязкие, с трудом удается строить простейшие логические цепочки.

Образ священного исполнителя, надменного, молчаливого, горделивого, дал трещину. И всё из-за того, что он взял и наступил в верблюжье говно, позволил поднять себя на смех!

Серьезный промах и для своих, и для кочевников.

Найват не без труда встал, побрел в сторону большого каменного менгира, черным пятном выделяющегося на фоне темного неба. Никто не последовал за ним, лишь один кочевник попросил его далеко не уходить — по ночам пустыня оживает, все подземные гады выползают на поверхность.

Менгир, оказавшийся в высоту не меньше двухсот локтей и в ширину сто, поблескивает в сумраке, точно звездное небо. Наощупь приятно холодный, гладкий и твердый — тем удивительнее, как кому-то давным-давно удалось выбить на черной, точно обсидиановой, поверхности сложные иероглифы. Найват коснулся их, пробежался пальцами по щербатым выемкам, наслаждаясь их совершенством.

Фразу еще можно прочитать: «длань божеств простирается в бесконечность душ человеческих».

Древняя напыщенная банальность.

Покачнувшись от усталости, Найват оперся плечом о менгир, отдышался, давая возможность прийти в себя, а затем сел на песок, скрестил ноги. Положил ладони на колени.

Древняя глыба надежно скрывает его от чужих глаз — за долгое время пути опротивели и свои, и кочевники. Вокруг простирается бескрайняя пустыня, редкие порывы ветра поднимают столбы песка, делая окружающую реальность зыбкой, дымчатой. Далекий горизонт ломают горбы скал. В темнеющих, наливающихся свинцом небесах проступают первые звезды — Наш и Рат.

Найват положил ладони на колени и смежил веки.

Воспаленные глаза отозвались болью. По началу мысли скакали, точно блохи; один образ сменялся другим — калейдоскоп мрачных видений. Письмо Пророка, руины разрушенной школы-крепости, скрывающий что-то Ренай, кровь, текущая из стен, геометристы в сиянии магических лент… Постепенно все отошло на второй план, утихло в омуте мыслей.

Где-то на грани слышимости раздалось шуршание песка и камушков. Найват сосредоточился на медитации, отогнав непрошенные мысли о выползающих из нор ядовитых рептилиях. Раз, два, три, четыре — глубокий вдох; раз, два, три, четыре — долгий выдох — и снова, и снова, и снова.

Шуршащий звук повторился, мало того — оказался гораздо ближе, чем в прошлый раз.

Найват открыл глаза, и истеричный хохоток вырвался с его губ. Не поверил увиденному, провел ладонью по лицу.

В пяти локтях от него в песке корчится существо, напоминающее детский эмбрион. Запеченные черные ручки хватают воздух, маленькая гладкая головка морщится в омерзительной гримасе, из трещин на туловище течет зеленоватая сукровица.

Тварь ловко перевернулась со спины на живот и, точно червяк, работая всем телом, поползла к нему.

Найват вскочил, подался назад. Ладонь сама легла на рукоять поясного ножа, вытащила оружие из ножен. Закругленное лезвие серебристо блеснуло в свете вечерних звезд.

Тут же приняв решение, Найват метнул нож в существо. И угодил прямо в миниатюрную головку. Однако вопреки здравому смыслу раздался скрип песка — и только. Эмбрион, созданный не бренной плотью, а эфиром, продолжил ползти в его сторону. Нож прошел сквозь призрачное тело, так и оставшись воткнутым в песок.

Под ногами чавкнуло, Найват опустил голову. Вся земля перед менгиром покрыта черной паутиной, напоминающей больше лабиринт кровеносных сосудов. Она ритмично пульсирует, гоняя поблескивающую в сумраке жидкость. Иногда некоторые ее запутанные части лопаются, и песок становится черным, наполненным влагой, ноздри забивает омерзительный запах крови.

Найват закрыл глаза, не желая признавать страшную истину.

Он сошел с ума.

Вот так просто, буднично. Все эти бессонные ночи, кошмары, физическая и умственная усталость привели к подобному исходу.

Сердце забилось испуганной птицей, ноги будто стали чужими. И он потерял равновесие, сполз на землю. Заставил себя распахнуть отяжелевшие веки.

К черному эмбриону из тьмы выползли новые уродцы — изломанные, стонущие, хрустящие суставами от малейшего движения. Они ковром устилают землю перед ним.

— А я все ждал, когда вы это увидите, — раздался справа хрипловатый знакомый голос.

Ренай, спокойный, даже несколько расслабленный, прислоняется спиной к менгиру. Его словно выточенное из гранита татуированное лицо украшает волчья ухмылка, глаза ярко посверкивают, черная скрюченная рука касается гладкой поверхности древнего камня.

— Вот вы и узнали мою страшную тайну, — с иронией заявил он. — Как и хотели, мастер.

— Я… я не понимаю… — Голос впервые за долгое время дрогнул.

— Только спокойнее. Не нужно, чтобы наши люди и кочевники услышали, как один из самых могущественных колдунов мира кричит, как испуганная проститутка.

Крутя маленькими головками, звеня костями, издавая странные шипящие звуки, уродцы поползли в сторону Найвата.

— Ты… ты их тоже видишь? — спросил он.

— Конечно, и уже очень давно — еще в крепости. Не волнуйтесь: они не причинят вреда. Могут только пугать, кричать или разговаривать — безобидные твари. И да, они не плод вашего воображения.

Черный эмбрион первым подполз к сандалии Найвата, вытянул маленькую ручонку, однако от прикосновения превратился в облако пыли. В воздухе запахло гарью. Остальные твари замерли, словно что-то обдумывая. Их маленькие, бесформенные лица морщатся в странных гримасах.

— Видите, мастер? — весело спросил Ренай и уселся рядом с ним — прямо на чавкающую паутину. — Ничего не бойтесь. Отдышитесь, хлебните водички.

Та прямолинейность, грубость, с которой говорит однорукий, окончательно привела Найвата в чувство. Удалось взять себя в руки.

— И ты все это время молчал.

— Ждал, мастер. Теперь эти твари станут преследовать вас везде — даже, когда будете ходить опорожняться. Скоро заговорят — и поверьте, от их речей можно сойти с ума.