Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

— Неожиданно. И как же судьба сделала из вас торговца?

Тот, уловив сарказм в вопросе, хохотнул, поправил указательным пальцем тюрбан.

— Боюсь, эт-т-та история займет слишком много времени, — сказал он. — Но признаюсь честно: учить детей геометрии мне нравилось больше, чем месяцами тащиться на верблюдах в другой конец мира. Я слишком стар для подобной романтики. Стар для этого дерьма, если понимаете, о чем толкую. Будь возможность — с радостью променял бы кочевую жизнь на сытую и размеренную в каком-нибудь портовом городишке.

Найват понимающе кивнул.

— Вы так и не назвали свое имя, — заметил он.

— И действительно! Я — Стонтас Глыба. Простите мою грубость!

— Довольно иронично быть названным в честь великого математика.

— Наверное, за это стоит сказать моим родителям. Ваше имя, к счастью, я знаю. Поэтому теперь мы на равных.

Он остановился и указал рукой на небольшой круглый шатер — простой, без золотых нашивок и прочей роскоши.

У входа стоит треножник с длинными ножками, в стальных мисках трепещут огоньки пламени. Рядом с ним — грозного вида охранник с огромными ручищами и не менее огромными рельефными мускулами. Лицо дикаря обросшее, грубое, словно наспех высеченное из камня. Возле шатра на земле лежат, укутавшись легкими одеялами, люди купца — все сплошь тертые жизнью.

Даже не обратив на них внимание, Стонтас вошел в шатер. Найват последовал за ним.

— Здесь небогато, но хотелось бы верить — уютно, — сказал торговец. — Будьте моим почтеннейшим гостем. Красивых наложниц не обещаю, да и пойло, п-п-признаться, так себе, однако нам всем сегодня стоит немного успокоить нервы.

— Согласен, верно замечено.

Они уселись на большие подушки возле складного деревянного столика.

Стонтас взял глиняный черный кувшин, разлил густую алую жидкость по кружкам. И первым же громко отхлебнул.

Кивнув, Найват пригубил, нёбо обожгла приятная кислинка, вино скользнуло по горлу, разлилось в пищеводе, обдав теплой волной. Неплохо.

— Я не пью в обычной ситуации, — сказал он. — Алкоголь мутит сознание.

— Значит, ситуация отнюдь необычная, — хохотнул торговец, сняв тюрбан и кинув его на спальную циновку.

— В последнее время плохо сплю, возможно алкоголь поможет.

В шатре нет ничего лишнего — только самое необходимое: несколько подушек, лежанка, скатанное шерстяное одеяло, складной столик и такой же маленький стол, заставленный книгами, кипами бумаг, чернильницами и писчими перьями. Из ценностей только расстеленный тяжелый красный ковер.

— Я стараюсь не забывать свое прошлое, — заметил торговец, проследив за взглядом Найвата. — Пытаюсь доказать некоторые формулы Зенаса. Помните его монументальный труд «Элементы гармоники»? Есть там один момент, который Зенас принимает за аксиому, — о метаболах и гармонике…

Они разговорились. Сыпали теориями, обсуждали структуру стонтавской геометрии и её слабых моментах, которые не выдерживали критики современными математиками. Говорили о философии Сааса III, о парадигмах противоречий Мератета Сутулого, спорили о его унизительном сборнике божественных песен школ.

Найват не мог поверить, как же ему невероятно повезло — столкнуться с ученым-мыслителем посреди Великой пустыни! Остальные Певцы не решались спорить со священным исполнителем и только соглашались с его словами, а вот бывший странствующий учитель, выдающийся геометр и по иронии судьбы торговец янтарем Стонтас не боялся оспаривать его доводы, находил бреши в логике.

Насущные проблемы отошли на второй план, стали далекими и блеклыми, как мираж в пустыне. От вина тело наполнилось легкостью, а мысли о Воре больше не сверлили мозг. Спало напряжение.

— …то есть вы утверждаете, с-с-священный исполнитель, — Зенас Одноглазый был проходимцем и его книга лемм списана с другого известного трактата? Не могу с вами согласиться, пока вы не приведете веские док-к-казательства!

— Нет, я говорю об ином: леммы Зенаса во многом зиждились на работах другого известного геометра — Тимелина. Именно он выписал основные аксиомы и в своих утверждениях опирался на них. Все его мысли следовали чисто логическим выводам!

— В-в-возможно, хотя, если меня не подводит память, Тимелин, во-первых, жил во времена Зенаса, во-вторых, был путешественником. То есть чисто теоретически он мог узнать о леммах, а не прийти к ним самостоятельно!

…Когда Найват вышел из шатра и, чуть покачиваясь, направился к своим людям, он понял — Стонтас интересный человек.

— Дыхание волн пылает в звездной сини.

Он лишь стиснул зубы и усерднее принялся писать угольным карандашом в блокноте.

Верблюд недовольно заворчал, попробовал скинуть его, однако в последний момент передумал и поплелся спокойно. Заплескалась вода в закупоренном кувшине. Где-то за спиной раздались недовольные крики купцов.

— И воссияет линия огненного жнеца! Ибл шарахват нергул!

Тварь, летающая вокруг него, клацнула челюстями, ехидно засмеялась, едва не задев длинным хвостом лицо.

Найват все-таки обратил на неё внимание, сосредоточил взгляд, опасаясь, как бы остальные не заметили, что он смотрит в пустоту и разговаривает с ней.

Уродец напоминает морского угря, вот только морда у него вполне человеческая. Сморщенная, костистая физиономия мертвого мужика: бельма глаз, желто-бордовая кожа, вытянутый подбородок, впалые щеки, массивный лоб.

— Песни поют ночные попугаи, языками отгоняют трупных мух , — сказала она. Голос скрипучий, но сильный. — Ветер кружит, земля дрожит — о испепеление!

— Пошла ты, — проворчал он и обернулся.

Караван растянулся длинной нестройной линией по пустыне. Тучи еще с утра наполнились черной тяжестью, заволокли собой небеса и теперь стелются низко — касаются мертвыми брюхами далеких горных пик. Ветер зло бросает в людей и верблюдов облака песка и пыли, отчего приходится прятать лицо в куфию.

Купец Стонтас еще с утра обещал скорую бурю, однако предводитель кочевников Тешанас с ним не согласился. И, похоже, оказался прав: ветер понемногу стихает, духота становится терпимее.

Тварь вновь возникла перед ним, клацнула зубами, брызнув склизкими слюнями на его шаровары.

— Мертвецы расцветут, и наступит сиянье красного заката , — сказала она. — Прах к праху, а живое — к живому. Черная паутина заволочет стоны матерей.

— Угу.

Рядом с ним поравнялся один из его командиров Шепчущих — лысоватый доходяга с длинной козлиной бородкой. Его черный верблюд, выделяющийся страшной худобой, недовольно замотал головой, когда тварь пролетела рядом с ним.

— Исполнитель, Певцы спели несколько охранных заклинаний, как вы и приказали, — не без раздражения заявил Шепчущий. Натянул телабу на лицо сильнее, как только ветер ударил очередным колючим облаком песка. — Если позволите…