Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Релин несколько раз ударил его кулаком в горло — до тошнотворного хруста. Затем выхватил меч и нырнул обратно в развалины. За спиной несколько стрел воткнулись в песок, опять не причинив ему никакого вреда.

Эйфория переполнила его, радость заклокотала в груди. Получилось! Получилось! Теперь у него есть оружие! Пусть гады сунутся — он им покажет, разрубит на куски!

Клинок оказался весь покрытый ржавчиной, с многочисленными щербинами и сколами. Эфес с несоразмерно большой неудобной гардой. Релин выплюнул ругательство. Таким мечом хватит отбить только один-два удара, балансировки никакой, да и слишком тяжелый, особенно неудобно с больным плечом.

— Чтобы вы все сгорели в пекле, уроды! — в сердцах бросил Релин.

До сих пор не верится в такую удачу. Кто в трезвом уме полезет в логово врага с опущенным мечом?

И тут Релина осенило. Конечно же! Очевидно! В трезвом уме! По всей видимости, мозги ублюдков одурманены вином, травами чернушки или еще какой гадостью. Отсюда такая медлительность, дезориентация, непоследовательность в действиях.

Хорошо, пусть так. Но сколько всего рабов выследили его? Есть ли смысл сидеть в развалинах и ждать… чего? Пока они придут в себя или дождутся подкрепления — если оно, конечно, вообще существует? По всему выходит, лучше попытаться всех убить.

Релин ухмыльнулся — и выбежал из укрытия.

Стрела вжикнула, проткнула ему живот, отозвалась разрушительной болью в теле, ногу повело в сторону. Едва удалось не растянуться на песке и не выронить меч.

Собрав волю в кулак, Релин рванул со спринтерской скоростью. Расстояние от развалин до кургана он преодолел за считанные мгновения. Ноги словно сами понесли его вперед.

Однако когда он оказался среди лучников, его успели нашпиговать стрелами. Одно острие торчит из груди, древко второго наполовину вошло в живот, третье пронзило здоровую руку в локтевом суставе. Несмотря на это, его ржавый меч все равно вкусил крови. Рабы оказались слишком неповоротливыми. В любой другой ситуации у Релина не было бы шансов — ему бы не дали даже подступить к каменной насыпи. Но не сейчас. Клинок срубил головы противников, разрезал шеи, вонзился в распахнутые рты, полные гнилых желтых зубов.

Боевая ярость отступила. Никто не ушел, все погибли. Нечеловеческая жестокость. Бойня, резня, а не благородное сражение. Кровь, кишки, перерубленные кости.

Релин отбросил меч, упал на колени, сплюнул. Его свободу не отнимут! Не отнимут!

Он повалился на раскаленные камни и умер.

Трупы давным-давно остались позади. Курганы больше не попадались на пути, как и чахлые деревца, как и развалины храмов — словно всё вернулось с того, с чего началось. Может, он заблудился и ходил кругами. Духи, если они вообще существовали, не желали его отпускать.

Стопы давно покрылись царапинами и кровавыми волдырями. Камушки так и норовили вспороть кожу, добраться до мяса. Монотонный, наполненный бескрайней тоской путь. Отчаяние, ссохшееся на такой жаре до апатии. Надсадное дыхание, причиняющее боль в легких.

Призраки прошлого с радостью вцепились в сознание, разрывая его на части, на лоскуты. Релин вспомнил отца, мать и жен.

— Нет, отпустите меня, — зашептал он непослушными губами. — Вы больше не властны надо мной. Хватит… Я один… Свободный…

Отец словно находится в шаге от него. Говорит прямо в самое ухо. Кожу обжигает его наполненное винными парами дыхание. Борода касается шеи. Но стоит обернуться — и никого. Только голос преследует, от него нельзя спрятаться, убежать, отмахнуться.

— Не будь дураком! — зло бросил отец. — Ты принадлежишь мне! Ты моя плоть, а значит, моя собственность! Оглядись, остолоп! Дом, сады, дворец, Аккарат, город-саттелит, пустыня, весь мир находится в моих владениях! Я тгон, царь, бог! Ты даже дышишь моим воздухом! Захочу — и отберу. Тебе нигде не скрыться. Топай, дурак! Мечтай о свободе, но правда не ускользнет от тебя!

Релин бы отмахнулся от голоса, как от назойливой мухи, если бы у него остались силы. Его шатает из стороны в сторону. Кажется, будто кожа на жаре плавится, стекает с него, оголяя мышцы и кости.

— Сын, ты ни на что не способное ничтожество. Никакое бессмертие не поможет тебе. Тешь себя иллюзиями, строй песчаные замки — в пустыне, ха-ха-ха! — убеждай, но ничем это не закончится. В тебе нет ничего от нашего рода Львов. Ущербный, жалкий, слабый, бесхребетный недоносок! Нужно было утопить тебя еще младенцем!

— Мне… мне наплевать, отец. Я выберусь. Найду оазис или мелкий городок. Заживу там — и больше никогда вы не услышите обо мне. Клянусь. Я отрекаюсь от своих предков. Я больше не Лев.

— Посмотрите на него! Какие мы важные! Ты же понимаешь, что у тебя еще есть шанс. Последняя надежда на прощение. Вернись домой, в мой дворец. Склони колени и исполни мою волю. Ни в чем не перечь, откажись от собственного мнения, перестань читать свои жалкие свитки! Иди по стопам братьев! И, быть может, я тебя прощу!

— Нет, не будет этого.

— Подохнешь, как жалкий пес. Без денег, без власти! Тоска одолеет тебя, как одолевала всегда! И начнешь топить её в вине. — Отец хохотнул. — Я хорошо тебя знаю, сын. Смирись — ничего не получится. Ты обречен на провал. Служи мне! Отрекись от себя!

Релин споткнулся о камень и чуть не упал — в самый последний миг нашел равновесие, остановился.

Пот заливает глаза, воздух перед ним дрожит, песок под ногами пышет жаром. Местность стала плоской, как поверхность блюдца, лишь вдали возвышается плато. Небо приобрело оттенок старой, задубевшей кожи. Кажется, пустыня захватила весь мир.

Перед мысленным взором возникла картинка из далекого прошлого, затмила собой реальность, утянула в свой омут. В памяти всплыли образы, запахи, ощущения. Черный гранитный дворец, где он, Релин, и его семья проводили четыре месяца в году. Длинный просторный коридор, заставленный цветами в горшках. До ушей доносится журчание воды в фонтанах. Павлины распушили перья и важно ходят из одного угла в другой. Пахнет фруктами и птичьим пометом, хотя слуги всё дерьмо тут же убирают. Ему, Релину, страшно. Ужас сковал каждую частицу тела, спер горло. В нескольких шагах от него отец — огромный, высокий, с отросшей густой бородой, в черных господских шелках — избивает мать и братьев. Массивные кулаки обрушиваются на тех с неумолимостью маслобойного пресса, оставляют после себя красные следы. Отец опять напился и решил втолковать свои жизненные принципы семье. Мать уже распростерлась на полу, недвижимая, потерявшая сознание. Плечо старшего брата выгнуто под неестественным углом. Младшему, похоже, выбили зуб. И скоро очередь дойдет до него, до Релина, надо бежать, спрятаться, нельзя так покорно принимать судьбу, нельзя позволять обращаться с ним подобным образом, но пусть, пожалуйста, отец остановится, хватит их бить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…