Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

У нас ничего не могло получиться.

И все-таки получилось.

Мальчишка-демон нас обманул! Он так легко и непринужденно уворачивался от клинков моих людей на постоялом дворе. Ел яд, в конце концов! И ничего — выживал. В какой-то момент я даже поверила, что его нельзя убить, что он неуязвимый. И всё равно пошла на преступление…

Ты сделала это ради спасения других детей, сказал внутренний голос.

Но теперь я проклята. По-настоящему. Баамон отвернется от меня. Я больше не смогу быть настоятельницей. Как возвратимся домой, сложу с себя сан.

Как пожелаешь. Только сначала помоги Джайе с сыном. Рассказав правду о себе, ты уговорила их вернуться в Геткормею. Помни: ты пообещала скрыть их в храме до тех пор, пока не снимешь проклятие с Таша.Держи свое слово — это самое важное.

Из раздумий её вырвал подошедший Рашай.

— Всё получилось? — спросил он и прислонился спиной к балюстраде.

— Если хотите знать ответ, подойдите к Дживату, — огрызнулась Хара.

— Да перестаньте. Вы и без меня понимали, насколько опасен клейменный. Удивительно, как долго вы с ним провозились. Надо было избавиться от него еще тогда, когда купили. Это же даже не человек, госпожа! Пустой сосуд, который занял демон. Клеймо не наносят на здорового раба, вы же осознаете это!

Закипая от злости, Хара начала вываливать на тошатханского торговца все подробности расправы:

— Ваш яд морской змеи, который вы вчера мне любезно дали, подействовал волшебным образом! Я просто откупорила кувшинчик и вылила его на спину клейменного! Его кожа тут же покрылась красными волдырями, начала на глазах слезать, точно плоть с утопленника! О! Как он орал! Вы бы только слышали. Никогда не думала, что можно так драть глотку. Но ничего-ничего, мой капитан не стал терять время даром — и вонзил длинный кинжал под лопатку мальчишке. А затем подоспели другие мои люди! — Она истерично хохотнула. — Буквально за несколько мгновений клейменного нашпиговали копьями! Обожаю видеть такую садистскую жестокость! Я слышала, как хрустят кости, видела, как стальные острия протыкают мягкую податливую кожу, чувствовала на языке привкус крови! У мальчишки не было шансов. Он умер с мешком на голове. Но словно и этого было мало, я распорядилась сжечь клетку напротив виллы. Славный был костерок! С запахом горелой плоти и жженных волос! А после, как ни в чем не бывало, я с отрядом явилась в порт, забралась на корабль, чтобы насладиться чудесным путешествием до дома! Поэтому будьте добры — оставьте меня в покое!

Последние слова она произнесла чуть ли не крича.

Рашай выслушивал её тираду молча.

— Мы отправляемся в путь, госпожа, — сказал он наконец.

Отлепился от балюстрады и двинулся отдавать команды морякам.

Хара вновь оказалась одна. Треклятые слезы не шли. В ушах звенели последние слова клейменного, сильные, звонкие, наполненные яростью и нечеловеческой злостью: « я отомщу, сука! Найду и отомщу! Никто не доберется до дома! Я обещаю!»

— Вот уж вряд ли, уродец, — прошептала она. — Теперь ты стал частью плаща душ Сеетры.

Он широко распахнул рот, но вместо крика из груди вырвался лишь сдавленный клекот.

Каждая частица тела вопит от боли, обрушивающейся на него каскадами.

Им управляет только одно глубинное желание — освободиться, вырваться.

Окровавленное копье, торчащее из солнечного сплетения, словно насмехается над ним. Оно стало частью его самости. Одно неотделимо от другого — не разобрать, где заканчивается плоть и начинается древесина и металл.

Нестерпимая боль.

Убивающее ощущение невесомости.

Кровь, стекающая ручейками на песок.

И спасительное черное забытье, приходящее, как назло, в самую последнюю очередь.

А затем он очнулся в подземелье, так, по крайней мере, ему показалось…

Яркая вспышка.

Сдавленный кашель.

Тело бьется в конвульсиях — руки скручивает, ноги болтаются в пустоте.

Страшно простреливает спина, изрезанные до мяса пальцы ложатся на острие копья, безуспешно пытаются её сломать.

Релин разрыдался бы от отчаяния, если бы мог. Если бы не висел на пике. Если бы внутренности не горели от воткнутого древка.

Кошмар наяву длится до вечерних сумерек.

Или снова просто потерял сознание?

А затем он очнулся в подземелье, так, по крайней мере, ему показалось. Ощупал себя, но не нашел ни ран, ни шрамов. Живой и здоровый! Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Поэтому он посидел на каменных плитах еще некоторое время, прислушиваясь к себе. Похоже, ему приснился дурной сон, как его насадили на пику! Но этот сон был такой реальный, четкий, с миллионом подробностей…

Ему удалось выдавить из себя долгий, дерущий глотку хрип. Во рту тут же стало солоно от собственной крови, с нижней губы потекла струйка, повисла на подбородке.

Релин скорее конвульсивно, чем намеренно, дернулся, древко под ним опасно заскрипело.

Освободиться.

Вытащить.

Прекратить эту нескончаемую боль.

Нет сил терпеть.

Мысли в его голове сверкают, точно падающие на ночном небе звезды — тяжелые, редкие, не оформившиеся. Дыра в солнечном сплетении вновь обожгла внутренности. Сдавленное сердце, до того быстро стучавшее, вдруг замедлило бег, отозвалось в плечах гулкими, слабыми ударами.

От навалившейся усталости опустились веки. Темнота оказалась не полной, в ней чертятся разноцветные росчерки.

Он заснул.

Или умер.

Не так уж и важно.

А затем он очнулся в подземелье, так, по крайней мере, ему показалось. Ощупал себя, но не нашел ни ран, ни шрамов. Живой и здоровый! Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Поэтому он посидел на каменных плитах еще некоторое время, прислушиваясь к себе. Похоже, ему приснился дурной сон, как его посадили на пику! Но этот сон был такой реальный, четкий, с миллионом подробностей.

Он осмотрелся. Вокруг узкий бесконечный коридор. Свет исходит из ниоткуда, точно сами камни источают его. Стены местами покрыты зеленым мхом, с высокого потолка свисают лоскуты паутины, едва покачивающиеся на сквозняке. Пахнет затхлостью, мокрыми тряпками и старыми костями. Здесь холодно, мурашки то и дело бегают по спине, не спасает даже накидка из шерсти.

Стуча зубами и выдыхая облачка пара, Релин поднялся, неуверенно оперся ладонью о стену, но кожу тут же обожгло ледяное прикосновение. Проклятье! Пришлось одернуть руку. Не зная какое направление выбрать, он наугад двинулся вперед. Его шаги и дыхание гулким эхом отдаются в коридоре, словно идет не один человек, а целая армия.

Иногда в стенах попадаются выдолбленные в камне ниши — в них покоятся завернутые в прозрачные вуали мумии. Их пустые черные глазницы, ощеренные в жутких ухмылках рты, ввалившиеся носы пугают до дрожи.