Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Порой дорогу преграждают заросшие паутиной мраморные скульптуры, сделанные с таким искусством, которому бы позавидовали лучшие аккаратские мастера. Старые бородатые мужи, облаченные в бесформенные огромные балахоны, вытягивают руки ладонями вверх. Плачущие девы. Дети с гладкими фарфоровыми лицами. Релину приходится буквально боком протискиваться рядом со скульптурами, чтобы пройти дальше.

Он продвигается вперед, не ощущая усталости, лишь промозглый холод да забивающий ноздри запах сырости. Абсолютная тишина не давит на нервы, наоборот — успокаивает, расслабляет. Его тень безразлично перетекает все неровности на каменных стенах, следует за ним, точно неумолчный страж, точно двойник, застрявший в мире тьмы.

Погруженный в думы, Релин не сразу заметил блеск по левую сторону от себя. Резко остановился, повернул голову.

Зеркало, огромное — в высоту от пола до потолка, в ширину в десять локтей — возникло перед ним, словно из ниоткуда. Гладкое, идеально отполированное — не какая-то начищенная до блеска бронзовая панель! Релин сделал шаг назад. Под глазами его отражения черные круги, щеки ввалились, подбородок вызывающе выпирает, вид такой изможденный, будто он уже несколько дней как умер. Кожа на локтях в синяках, а на груди — в районе солнечного сплетения — высохшее темно-бурое пятно.

Пальцы коснулись холодной зеркальной поверхности — коснулись пальцев двойника. Душераздирающий крик Релина прокатился по коридору. В вены прыснули расплавленный металл. В миг по телу прошла волна страшного жара, свела мышцы, раздробила кости на тысячи осколков. Перед глазами ярко вспыхнуло, но тут же погасло.

Двойник, каменный коридор, свет, льющийся из стен, пятна зеленисто-черного мха в отражении исчезли.

Релин увидел картины из своего сна-кошмара: погруженная во тьму ночи древняя крепость, возвышающаяся над миром, небольшой очищенный от песка плац, люди, насаженные на пики, проколотые, недвижимые, мертвые. И среди этих людей — он. То умирающий, то оживающий. Он комично подрагивает руками и ногами, хрипит, исторгает из себя кровь. Лягушка, насаженная на прутик злым мальчиком. И вокруг нет никого, кто мог бы ему помочь. Чернильное небо над головой переливается разноцветными звездами, свет луны серебрит небольшой участок земли…

…Его голова упала на грудь, но он держится, не дает себе потерять сознание.

Тяжелые, такие невероятно тяжелые, веки опустились, пообещали покой, отдых, долгий необходимый сон; пришлось приложить максимум сил, чтобы открыть глаза и не моргать.

Изрезанные в лохмотья ладони сдавили острие копья, и то, на удивление, поддалось.

Древко застонало под весом его тела.

Ну же!

Ломайся, тварь!

Еще чуть-чуть, еще немного…

Собрав последние силы в кулак, Релин резко дернулся. В груди раздался омерзительный хруст.

Пика — да! да! получилось, всратые боги всего мира! — сломалась под ним.

Тело кулем упало в песок. От удара голова приложилась о землю, в глазах брызнули звезды.

А после, захлебываясь в собственной крови, Релин утонул в черной пучине забытья.

Сон длился вечность.

В чувство привели песнопения — монотонные, басовитые и горловые. Десятки голосов доносятся сначала издалека, с другой части мира, там, где нет ничего, кроме пустоты, тьмы и эха тишины, но постепенно они приближаются — или это его выдернуло и потянуло к ним? Не так уж и важно.

Релин очнулся, разбуженный песнями рабов, празднующих победу во дворце-крепости. Правую часть лица колет песок вперемежку с мелкими камушками; ухо саднит и чешется; шея болезненно затекла; лежащая под грудью рука отозвалась резью. Он с трудом сел, первым делом осмотрел себя. Рассчитывал увидеть омерзительную круглую дыру в солнечном сплетении, однако на нем не оказалось ни одной раны.

Ничего нет! Даже шрама!

Взгляд упал на лежащее рядом с ним окровавленное острие копья, затем на торчащий из земли обломок древка. Релин тяжело вздохнул. Значит, ему этот кошмар не привиделся.

Улицы вокруг дворца-крепости пусты — восставшие рабы не удосужились выставить даже вшивенький патруль. Релин пожалел, что рядом с ним нет хотя бы одной фаланги шарист-пехотинцев. Сейчас он бы без усилий перерезал всех врагов, пока те в стельку пьяны!

Однако мечтать не вредно.

Юкнимея уже потеряна.

Насаженные на копья люди в свете луны кажутся сломанными куклами. Лица — бездушные резиновые маски, руки висят плетьми, бороды свалялись, грязные хламиды перепачканы в крови. Капитан крепости, его помощники, управляющий складом, главный виночерпий, даже несколько слуг из Аккарата — все висят здесь. Жакерас со своими людьми ничем не отличается от остальных пронзенных — такой же мертвый. Оживать — если он вообще на это способен! — не спешит.

Борясь с усталостью, Релин поднялся, боязливо огляделся в поисках патрулирующих улицы рабов. Никого. Он развернулся, рассмотрел вызывающе распахнутые врата города и побежал в их сторону. Перед мысленным взором появились картинки, как в него, свистя, летят стрелы, как воют в боевой рог, как за спиной раздается шлепанье босых ног и радостное улюлюканье восставших, как за ним начинают охоту, однако он спокойно вышел за пределы Юкнимеи, ни с кем не столкнувшись.

Перед ним расстелилась бескрайняя пустыня.

Несмотря на весь ужас пережитого, свобода опьянила. И Релин не смог ей не воспользоваться.

Губы растягиваются в улыбке. Радостное волнение переполняет легкие, делает тело невесомым.

Свобода. Одурманивающее сознание чувство. Дорога, ведущая во все стороны. Бесчисленные перспективы.

Релин иногда останавливается, заставляет себя мыслить разумно, объективно. Глушит радость. Я в пустыне, мои следы тянутся на песке от одной далекой дюны к другой. Над головой жарит солнце. От пота пропиталась вся одежда, сандалии в эйфории я выкинул. У меня нет ни еды, ни воды. Сколько еще смогу идти? К концу вечера я — труп, если не придумаю что-нибудь. До ближайшего оазиса на верблюде-то ехать дней пять, а уж пешком… К тому же у меня нет проводников, одному не выжить. Конец. Смерть.

А потом Релин хохочет. Так надрывается, что падает в песок, хватается за живот. Он бессмертный! Еще вчера его насквозь проткнули копьем! После такого не дышат! А он сейчас боится умереть от жажды и солнечных лучей! Да в пекло всё! Пусть его режут, колют, травят, сжигают, топят, бьют, закапывают. Наплевать! Впереди его ждет вечность!

Отсмеявшись, он встает и идет — от одного бархана к другому. Опьяненный свободой. Переполненный радостью. Вольный.

Пустыня — это песчаное море. И в нем легко раствориться, исчезнуть. Весь мир со своими городами, домами, храмами, магическими школами, илотами, знатью, учеными, книгами, законами и эдиктами перестает существовать. Имеет смысл только настоящее, миг, в котором живешь здесь и сейчас.