Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

— Дай мне поговорить с сыном, сука! Свои тупые мыслишки оставь для червей! Идиоткам слова не давали! Ты ничего в своей никчемной жизни не добилась в отличие от меня! Перед тобой не склоняются люди, не умирают ради тебя! Ты, сука, всего лишь дочь моего домового управителя! Ничто! Пыль под ногами!

Релин зажал уши ладонями и зажмурился настолько сильно, насколько позволили тающие силы. Забила крепкая дрожь, отдающаяся в коленях, локтях и в шее. Словно кто-то начал его трясти со всей силы. Желудок болезненно скрутило. Голоса не исчезли, стали настойчивее, злее, громче, заглушая даже его мысли. Из глаз, наконец, брызнули липкие, жгучие слезы.

— Он моя собственность! Моя! Никто не заберет его у меня — не посмеет…

— Не слушай, милый…

— Я здесь главный! Я решаю!..

— Всё хорошо. Ты должен отдохнуть, любимый…

Релин закричал, вкладывая всю ярость, злость, отчаяние. Однако это только в голове, в мыслях. На деле же из груди вырвался мучительный стон — тающий, слабый, хриплый. После чего его скрутил долгий, болезненный кашель. Помимо голосов перед внутренним взором смерчем закружились образы.

…Отец схватил незажженный факел с металлического треножника и навис над ним, точно гора над мышью. Он ухмыляется, обнажая желтые ряды зубов, в уголках рта чернеют нити морщин. Его глаза в тенях коридора исчезают, кажутся пугающими провалами. Ему, Релину, страшно — очень, очень страшно! — под кожей поселился неприятный зуд. Однако убежать, спрятаться за мамой или затаиться в шкафу не успел — тяжелый факел обрушился на его плечо. Хрустнула сломанная ключица…

…Сая набрала в рот столько воды, что её щеки надулись, как у бурундука. Не долго думая, она смешно выпучила глаза — изящные брови взлетели вверх, выгнулись двумя полумесяцами — и надавила ладонями на щеки. С хлюпаньем вода струей вылилась на стол. Он, понимая, насколько глупо, по-детски это выглядит, все же не сдержал улыбки. Попробовал сосредоточиться на книге, которую читал, но внимание полностью переключилось на жену…

…Пес жалобно скулит на мраморных плитах, пытается подняться, однако из-за перебитых в суставах лап у него ничего не получается. Маленькая вытянутая мордочка опущена в пол, черные шарики глаз даже не смеют посмотреть на людей. Смоченная дегтем шерсть топорщится, торчит во все стороны. Он, Релин, рыдает, кричит, умоляет отца оставить пса в покое! Это его вина! Он всего лишь хотел найти себе друга! Но старший Лев не преклонен: взял из рук раба пылающий факел и бросил в собаку. Пламя взвилось до самого потолка…

…Его лихорадит. Видимо, вчерашняя баранина оказалась все-таки не свежей. И теперь нет места в его теле, откуда бы он не выделял из себя жидкость. Желудок горит, обжигает горло желчью. Но рядом с кроватью с утра до ночи сидит Сая — её ничуть не пугает его болезненный, тошнотворный вид. Кормит с ложечки бульоном, носит напиток из корня цикория. Релин поймал себя на мысли, какая же она все-таки божественно прекрасная…

…Трон, скрытый в чернильных тенях. На нем угадывается медвежий силуэт отца… Слеза, повисшая на подбородке печальной жены. Черный локон лежит на щеке… Хриплый издевательский смех, полный желчи, ненависти… Теплый поцелуй в губы — легкий, воздушный, нежный… Огромные ладони в крови… Шелест одеял и утренний свет, бьющий сквозь ставни… Отец хватается за плеть, выхватывает из его рук книгу, швыряет в стену и бьет по спине… Сая гладит пальцами свой округлившийся живот и смотрит на него не просто влюбленно, а словно видит воплощение бога…

Релин так и не понял, что получил солнечный удар и потерял сознание. Всё выглядело так, будто он из одного зыбкого, горячечного сна перешел в другой, кошмарный, полный чудовищных образов. Его бросало из стороны в сторону бурное, черное течение боли.

Вскоре он умер на камнях, больше не пошевелившись.

В чувство привел холодный пол — позвоночник заныл, в лопатках закололо, а поясницу обжег лед. Еще не понимая, где находится, Релин сел. Попробовал открыть заплывшие глаза, но получилось не с первого раза. Протер слипшиеся веки пальцами. Вроде стало полегче. Вокруг опять каменный коридор, уводящий в обе стороны в бесконечную тьму. Ровный слабый призрачный свет льется из стен. Пахнет сыростью и дохлятиной. Из звуков только его тяжелое дыхание.

Релин не без труда поднялся, постоял несколько мгновений, приходя в себя. Затем ноги сами понесли его вперед. В сознании еще пылают обрывки того бреда в пустыне. В ушах звенит от криков отца и шепота Саи.

Однако с каждым пройденным шагом образы вянут, становятся серыми, блеклыми, нереальными.

Как и в прошлый раз, когда он был в каменном подземелье, на пути встречаются скульптуры, стоящие в центре, — их лица кривятся от ужаса, руки раскинуты в стороны — в стенных углублениях лежат мумии в саванах — сотни, тысячи мертвецов. Но никаких зеркал. Дорога разветвляется, дробится на перекрестки, ведущие в одинаковые коридоры. Релин двигается наугад.

И едва не пропустил узкую лестницу наверх. Проход кажется настолько узким — придется чуть ли не подниматься боком. Примерно такие же есть в дворце-крепости, только начинаются они не из подземелий, а с верхних этажей, и ведут к бойницам. Ступени щербатые, высокие, предназначенные скорее для гигантов, чем для обычных людей.

Релин коснулся ногой первой из них, постоял в нерешительности, обдумывая, как лучше поступить — продолжить бродить по бесконечным, одинаковым коридорам или же попытаться найти выход наверху?

Релин зашагал по лестнице.

Из камней струится чистый, белый свет, хотя его недостаточно, чтобы прогнать тьму на высоких потолках. На грани слышимости доносится далекий стук капель. Лестница змеится, сворачивает резко вправо, влево, вниз, а затем — вверх. Никакой логики. Никаких коридоров, проходов, залов, лишь бесконечные ступени. Гигантская кротовья нора.

Релин то дрожит от холода, выдыхая плотные, поблескивающие облачка пара — стены покрываются инеем, кончики ледовых сталактитов выступают из тьмы потолка, под сандалиями хрустит лед, — то потеет от невыносимого жара и прикрывает ладонью нос и губы от порывов горячего, душного воздуха. От столь резких перепадов температур начала кружиться голова, в горле застрял противный ком. А ступени всё не кончаются. Приходится делать частые остановки, чтобы перевести дух и подавить жгучее желание вернуться обратно.

Стены вдруг широко подались в стороны, наверху впереди предстал прямоугольник абсолютной черноты, увеличивающийся с каждым пройденным шагом.

Релин, по-прежнему опасаясь столкнуться с чем-то непостижимым, ирреальным, стирающим разум одним своим видом, всё же рискнул дойти до конца. Пройдя последнюю ступень, он застыл в гигантском каменном проеме, отделяющем лестницу.