Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Повинуясь чутью, Найват повалился на спину, сияющая лента свистнула над ним, обжигая кожу страшным жаром. Но она не смогла задеть его. Маг рывком вскочил и, пригибаясь, рванул к противнику, по-прежнему скрывающемуся в ярком пламени. Глаза от столь яркого света ослепли — лишь красные непонятные пятна.

В Найвата полетела еще одна сияющая лента. Кипарис на её пути взорвался щепками. Маг поддался вперед, сделал кувырок и резко отпрыгнул вправо. Земля рядом с ним зашипела, выплевывая комья грязи.

А геометрист всё ближе…Уже чувствуется исходящий от него жар…

Вдруг сияние исчезло.

Враг удивленно застыл, непонимающе уставился на свои ладони. Однорукий все-таки добрался до татуированного ученика . Рождающий Реальность понял, что произошло, носком сапога поддел лежащие на земле ножны, поднял их в воздух и высвободил меч.

Найват прыгнул на врага, закружился в стремительном и смертоносном танце. Клинки звонко запели, высекая яркие искры.

Не останавливаться.

Бить.

Быстрее.

Еще быстрее.

Отступать нельзя.

Рыча от злости, геометрист едва успевает отбивать удары, но не сдается — смерть мальчика и еще не до конца ушедшая магическая энергия подпитывают его, делают сильнее, быстрее. В воздухе висит пыль от поваленных деревьев, от которой слезятся глаза и сушит глотку.

Чувствуя, как кровь льется из многочисленных мелких ран, Найват еще быстрее закрутился юлой, не давая ни единого шанса подступиться к себе. Быстрее-быстрее!

Клинки ударились друг о друга, противно заскрежетали лезвиями. Вены на шее геометриста вздулись, лицо раскраснелось. Он давит всем весом, не давая возможности ни резко отскочить, ни попытаться сделать финт. Чувствуя, как тупая боль усиливается в кистях, как от напряжения рвутся канаты мускулов, Найват насел на противника. Всё его внимание сфокусировалось на взгляде сутулого — полном ненависти и нечеловеческой решимости.

Я не хотел, чтобы всё так закончилось.

Он что было сил дернул свой меч вверх, геометрист вскрикнул — от удара сломались как минимум четыре его пальца — и выронил оружие. Молниеносный взмах — и голова врага отделилась от тела. Из шеи вырвался фонтан артериальной крови.

Найват огляделся. Труп татуированного ученика кулем валяется в грязи. На спине, чуть ниже лопаток, чернеют две колотые раны. Рядом с ним, прислонившись плечом о ствол кипариса, стоит однорукий, ехидно ухмыляется. Острие его клинка упирается в землю.

— Ловко вы, — сказал Ренай.

— Проверь, что с нашим братом. — Голос прозвучал хрипло, будто принадлежит глубокому старику.

— Я уже, господин.

— И?

— Мертв. Причем уже несколько дней как. Голод-таки его доконал.

Найват покачал головой.

— Быть не может, — сказал он. — Мы же видели, как он шевелился.

— Наверное, показалось, господин.

Не веря, маг бросил меч в траву и направился к бесформенной куче тряпья, возвышающейся на большом плоском камне. В ноздри ударил резкий запах мертвой плоти, к горлу подступил тяжелый ком. Откинув потерявшую давным-давно цвет хламиду с лежащего Певца, Найват начал выплевывать проклятья. Свернувшийся в позе эмбриона худой мужчина мертв. Его стеклянные голубые глаза удивленно смотрят на молчаливый лес, рот широко раскрыт, будто бедняга перед тем, как испустить дух, хотел проглотить этот мир.

— Опоздали, господин, — сказал однорукий. — Мы потратили столько дней впустую. Поверьте мне: скоро кошмары вернутся с новой силой. А мы до сих пор не вышли из леса. В любой момент…

Не слушая бывшего телохранителя, Найват посмотрел на обезглавленное тело мага другой школы. Крови из отрубленной шеи вытекло так много, что земля и трава вокруг мертвеца пропитались алым. Затем взгляд зацепился за холщовый мешок, лежащий рядом с костром. Внутри оказалась небольшая костяная шкатулка, украшенная витеиватой резьбой. Открыв её, маг нашел исписанные аккуратными иероглифами листы бумаги.

Пока небо не приобрело фиолетовый оттенок и не наступили сумерки, он читал среди трупов. Холод сковал его внутренности, хотя от недавнего сражения его кровь по-прежнему кипела. Волны дикого животного ужаса, слепого и беспощадного, накатывали, как при наступающем приливе.

— Что говорится в этих бумагах? — спросил однорукий, смывая из фляги кровь с меча.

— То, что геометристы близки к тому, чтобы уничтожить нашу школу, — онемевшими губами ответил Найват.

Пока стражники отвлеклись, он прислонился плечом о большое колесо повозки.

Мутные капли пота текут с него ручьем, мышцы ревут от перенапряжения, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Что уж тут говорить о руках — их он практически не чувствует. Но если боль и усталость еще можно терпеть, то жажду и голод — нет. Последние дни кормят жидкой похлебкой, которой бы побрезговал даже нищий, а воды дают столь мало, что во рту сухо, как в пустыне.

Стражник, повернув голову в его сторону, нахмурился и рявкнул:

— Ты чего прохлаждаешься, мразь?! Будешь отдыхать, когда я скажу!

Кивнув, Хен не без труда оторвался от колеса и подошел к задней части повозки.

Взору предстала привычная картина: сваленные в одну большую кучу белые камни. Края у них острые, не так обхватишь — и кожу глубоко вспорет, истечешь кровью. А лекарь приходит к ним лишь раз в пятнадцать дней, успеешь отдать богам душу.

Нужно быть очень осторожным.

Так Толстый до кости поранил себе левую руку, пришлось обвязать рану грязными тряпками. Удивительно, как он еще держится.

Вон едва спускается по лестнице со стены. Бедняга плох: бледный, носилки таскает лишь здоровой рукой. Кажется, скоро он настолько обессилит, что не сможет ходить и стражники изобьют его до смерти.

Будто у меня дела лучше . И то верно. Стоит ухватиться за камень, как в воздух поднимаются клубы белой пыли, от которой саднит горло и забиваются легкие. Вечер и остаток ночи потом кашляешь до изнеможения, вертишься на неудобной соломенной подстилке, пропахшей потом, кровью и дерьмом, и мучаешься бессонницей. А утром тебя опять отправляют к стене — таскать бесполезные валуны.

— Не стой столбом, — сказал подоспевший на помощь Мирт. — Кидай на носилки, а потом потащим наверх. Болтун, если будешь дальше так возиться, опять почувствуешь на своей спине плети. Не хватило прошлого раза?

Выглядит капитан неважно: лицо осунулось, глаза глубоко ввалились и болезненно блестят, растрёпанная борода и длинные волосы, висящие сосульками, побелели от мерзкой пыли. Из одежды на нем лишь рваные бесцветные шаровары. На спине — затянувшиеся длинные шрамы от розг. У Хена точно такие же. По ночам они саднят и чешутся.