Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Кивнув, Релин взял его, повертел в руках, ощущая как пальцы покалывает от прикосновений. Такая посуда есть только у знати Аккарата. Если налить в неё яд, тот превратится в обычную воду. За подобный волшебный артефакт многие цари готовы отдать половину всех богатств. В свое время деду Мешатету тогдашний правитель Оранеша предложил сто двадцать ящиков с золотыми слитками, тысячу тонконогих лошадей, три сотни лучших рабов и, конечно же, красавицу-дочь. Старик отказался, ибо аккаратская знать не имеет права продавать священную нефритовую посуду. В противном случае — насильственная смерть всего рода.

Релин сел на колени, зачерпнул блюдцем немного алой жидкости из озера, подождал несколько ударов сердца.

— Великий тгон, нельзя! — не слишком уверенно выпалил Хжай. — Пусть попробует мальчишка!

— Я сделаю это сам.

Он влил в себя всю тягучую гадость до последней капли.

Язык обожгло нечто неестественно холодное, вяжущее, затекло в горло и, оставляя после себя легкое покалывание, устремилось в желудок.

Казалось, весь двор затих, наблюдая.

Даже вездесущие воробьи перестали носиться на козырьках крепости. Мир замер.

Релин вздохнул — раз, второй, третий…

Вроде ничего.

Его не скрутило, кишки не полезли через рот, из задницы не выстрелила кровавая струя.

— Хжай, используйте блюдце для того, чтобы обеззаразить воду. Понимаю, в него влезает не так много, но тут уж ничего не поделаешь. Нужно максимально запастись — бочек десять или двенадцать. Выдавать по трети обычной кружки два раза в день каждому солдату. Если будем экономить, то продержимся. Илотом не удастся нас запу…

Его прервал возглас одного из воинов:

— Мы не будем пить яд!

Волна недовольства, усиливаясь, прокатилась по толпе. Многие начали хмыкать, плевать под ноги и осенять себя знаком Соотепа.

— Лучше сдохнуть, чем хлебать эту дрянь! — закричали одни.

— Нельзя осквернять свою душу! — вторили им другие.

— Давайте выйдем из крепости и перережем рабов!

Релин лишь хмыкнул в ответ, попытался было убедить солдат, что они сами видели, как работает блюдце, и не стоит волноваться, но его слова потонули в недовольных криках. Промелькнула даже подленькая мыслишка: сейчас его убьют, нашпигуют мечами и бросят за стену…

Хжай поднял высоко руки и медленно, уверенно направился в сторону толпы.

— Призываю всех к тишине, не забывайтесь, перед кем стоите, собаки! — Его голос громоподобно разнесся по внутреннему двору. — Наши враги — эти грязные тупые рабы! — каким-то образом перехитрили нас и отравили озеро, и я понимаю ваше волнение! Если честно, меня самого выворачивает только от одного вида этой красной тягучей отравы, так похожей на кровь!

Солдаты умолкли.

— Вы — воины, а значит закалены в боях, вашу волю не сломить никакими неприятностями, — продолжил Хжай, говоря чуть тише. — Ибо вы давали клятву перед богами и родом Мантеса Льва. Вы — его собственность, его неотъемлемая часть! И только что ваш господин пошел на неоправданный риск и отхлебнул отравленную воду! Цените, как он любит вас и на какие жертвы готов пойти! Не превращайтесь в дикую свору, держите себя в руках! — Он пристально оглядел солдат. — Я понял, что вы не будете пить эту жижу. К тому же блюдца на всех не хватит. Но давайте сейчас подумаем об ином!

Он принялся расхаживать то в одну сторону, то в другую, активно жестикулируя. Его руки гипнотически двигаются в такт словам, усыпляя бдительность.

Солдаты наблюдают за ними; их злость постепенно стихает, сменяясь молчаливой покорностью.

Пастух и стадо овец.

— Наши так называемые «торговцы» явились в город незадолго до бунта, — сказал Хжай. — Они уговаривали нашего великого господина отказаться от всего богатства и присоединиться к ним! Отринуть род, представляете? Устраивали дешевые фокусы, назвали себя бессмертными! Конечно же, тгон отказал им. Ибо он предан не только нам или предкам, но и богам! А потом… начался бунт. Видите ли тут взаимосвязь? Лично я — вижу! Из-за бесконечной своей доброты наш великий господин не отправил псевдоторговцев в казематы, где им самое и место, а позволил занять одну из комнат! Я, признаюсь, был против! Потому что незнакомцам запрещено бродить среди залов дворца! Их предводитель, старик Жакерас, сумел ложью убедить стражников отпустить его! Здесь не обошлось без магии! Поверьте!

Солдаты перешептываются, бросают сердитые взгляды на пятерку пришлых гостей, вокруг которых уже образовалось пустое пространство.

Седобородого это, похоже, ничуть не беспокоит — стоит себе, скрестив руки и ухмыляясь. В глазах пляшут смешинки.

Атмосфера, между тем, накалилась, в воздухе повисло тяжелое напряжение, словно перед грозой.

— А сегодня утром кто-то отравил озеро! — практически шепотом сказал Хжай. — Слишком много случайных совпадений! Враг среди нас, ходит по коридорам, ест нашу пищу и пьет воду! Мы должны прежде всего избавиться от него, а не устраивать бессмысленные распри! Я говорю: кинем в темницу Жакераса и его прихвостней! Пусть сгниют в подземных казематах!

Толпа взорвалась воплями, загремели доспехи, заблестели на солнце вытащенные из ножен мечи. Солдаты уже забыли о своей ненависти к тгону, теперь всё их внимание переключилось на псевдоторговцев. Тех тут же схватили, принялись избивать кулаками и ногами.

Раздались подбадривающие крики.

Всего за несколько ударов сердца лицо седобородого превратилось в кровавую маску, но тот и не подумал сопротивляться, позволил наносить себе удары.

Кто-то из солдат ударил его по спине кромкой тяжелого щита, ноги Жакераса подогнулись. Повалили на землю и остальных его людей.

А затем всех утащили в темноту дворца-башни.

Релин так и стоит с нефритовым блюдцем в руках — потерянный, сломленный, опустошенный.

Вдруг весь мир — дворец-башня, пальмы, стены — выросли на его глазах до циклопических размеров и показались чужими, ирреальными, другими. Будто и не было этих долгих лет жизни в городе-сателлите. Будто и не проводил бесчисленные ночи под этим небом и солнцем. Будто не руководил этими людьми. Всё незнакомое, больное, пропитанное ненавистью. А он — в центре гниющего мироздания.

Без сил.

Без прав.

Без возможностей вырваться из душной обстановки.

Гранатовые капли стекают с золоченной поверхности кубка — в них отражается весь мир, но под странным, непонятным углом. Трапециевидные окна, искривленный шкаф, вытянутый силуэт чьей-то головы…

С губ сорвался булькающий смешок.

Очевидно же, чья это голова! Его!

Релин громко отхлебнул вино и, вытягивая ноги, расслабленно прислонился спиной к стене. Он уже дошел до того состояния, когда тело наполнено приятным онемением, а движения стали неуклюжими.