Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

Наплевать!

Сиди себе на голом полу и топи тоску.

Остальное — ответственность, правила, привычные ежедневные обряды — не имеет смысла.

Он случайно задел левой ногой пустой глиняный кувшин, тот покачнулся и опрокинулся вместе с другими.

Брякнуло.

Сколько он уже пьет? Два дня? Три?

Хжай так ни разу и не заходил, а крепость — не захватили. Люди и без него справляются. Он тут вроде украшения, настенного орнамента.

Опять накатила жгучая тоска, и, несмотря на опьянение, мир поблек, растерял большую часть ярких красок. Голова отяжелела, руки стали неподъемными, будто каждая весит как скала.

С этим унынием бесполезно бороться, оно уже давно часть личности.

И стоит признаться: мир — дерьмо. Боль, разрушения, войны, цинизм. Героям везет только в легендах, в реальности они бы или спились, или их закололи. Или, конечно же, сами стали ублюдками.

Всё лишено смысла. Все идеалы выдумка или способ манипуляции тупыми массами.

Остается только топить тоску в вине — на миг полегчает, может быть, если повезет.

Из глубин памяти всплыли воспоминания, связанные с отцом. Один из знатнейших и могущественных тгонов Аккарата. Статный, высокий, широкоплечий, с огромной черной бородой, в которой уже много седых прядей, с длинными волосами, собранными в хвост. Точно герой, сошедший с древних историй.

Но это только внешне.

Внутри он гнилой и пустой.

Любитель бессмысленной жестокости: еще свеж тот случай, когда отец сначала плетью высек раба из-за пустяка, а затем принялся срезать острым ножом лоскуты кожи с бедняги — до тех пор, пока тот не истек кровью…

Жадный безумец: он в двадцать раз поднял налоги в городе, в котором управлял, и жители взбунтовались. Спонтанное восстание подавили не просто жестоко, а бесчеловечно — подожгли целые улицы, обрушили град стрел на людей. Больше половины тогда погибло — в том числе и дети.

Да, отец, Нуас Лев, плоть от плоти этого мира.

Релин отхлебнул из бокала, наслаждаясь тем, как вино стекает по пищеводу в желудок.

Воспоминания испортили и без того гнетущее настроение. Во рту появился привкус желчи.

Вся семейка Мантесов как на подбор: холодная мать, чьи желания крутятся только вокруг бесчисленных любовников, кажется, будто она перетрахалась с половиной Карадеша — со знатными отпрысками, их глуповатыми папашами, рабами и даже с городскими нищими, коих отмывали и прихорашивали перед тем, как завести в спальню к госпоже.

Старший брат — странная копия Нуаса Льва. Хилый от рождения, но высокий, он пытается изображать из себя главу рода: истязает рабов, принимает безумные решения, устраивает опасные выходки на собраниях знати. Однако в нем нет харизмы отца, это дешевое подражательство.

Младшенький — пошел в мать. Его интересуют только оргии.

И он, Релин, — пьяница и смутьян.

Единственный в семье, у кого еще остались совесть и честь. Отец его долго терпел, пока не выдержал и не сослал в это захолустье. О! Как же широко улыбались мать и братья, когда средненького отправили в сателлит Юкнимею! Еще бы: возмутитель спокойствия окажется как можно подальше от них, пусть рассказывает о своих принципах и читает никому ненужные книжки пустынным змеям и верблюдам!

Релин хмыкнул, помассировал пальцами онемевшие щеки.

Тогда еще он не опустил руки. И попытался устроить жизнь так, как хотел. В этих высоких каменных стенах, в этих дрянных глиняных домиках местных и этих длинных башнях дворца-крепости видел шанс освободиться от гнета семьи, забыть о знатном происхождении, обособиться от рода Львов.

Запихнул золоченый плащ, исписанный именами предков, в глубокий шкаф и решил жениться. Начал ухаживать за симпатичной дочкой их родового управителя, по неволе отправившегося в ссылку вместе с Релиным.

Скромную свадьбу сыграли уже спустя месяц.

Конечно, аккаратские законы запрещали сходиться с представителями средних и низших сословий, однако, во-первых, Релин вообразить не мог, где найдет посреди Великой пустыни себе дочь эвпатрида, а во-вторых, ему хотелось насолить всей его сумасшедшей семейке.

Дочь родового управителя была красива, умна и позволяла себе дерзить в присутствии мужа…

Дочь родового управителя, так ты теперь её называешь? Безымянная и забытая?

Нет. Конечно, он помнил, как её зовут, однако всячески старался даже в мыслях быть как бы в стороне, будто это и не с ним случилось, а с кем-то другим, далеким и чужим.

Имена приносят с собой боль и тоску.

А так у него есть возможность спокойно ворошить прошлое.

Релин допил вино, налил из нового кувшина себе еще, поднялся и, пошатываясь, принялся расхаживать по комнате.

Он обожал первую жену, возился с ней, как мальчик возится с цыпленком. Оберегал, задаривал подарками, защищал, носил на руках. Весь мир преобразился, наполнился яркими красками.

Именно тогда появилось стойкое ощущение, будто жизнь налаживается, а будущее обещает счастье и покой. Мечущаяся душа наконец обрела любовь.

Однако при родах его первая жена умерла вместе с младенцем.

Невероятное, нечеловеческое горе засосало в свою глубокую темную пучину. Релин запил и целыми сутками лежал на кровати, уставившись в одну точку. Рыдал, хотя мужчине и не пристало проливать слезы. Не мог выйти на улицу. То, что вообразил у себя в голове, вылепил из желаний в единый стройный план, вдруг разрушилось, не оставив ровным счетом ничего.

Тогда Хжаю удалось вытянуть его из омута тоски, правда, на это потребовалось несколько месяцев.

Отчасти помогли привезенные из Карадеша книги и свитки. В их семье только Релин с легкостью освоил иероглифы и новомодную тошатханскую азбуку — столь непривычную для многих, но обладающую необычайной красотой звучания. Ни отец, ни старший вообще не могли читать, а младший и мать понимали лишь основы.

Хжай наполнил комнату Релина знаниями со всего мира. Здесь были и «Божественные песни школ», и «Происхождение мира» Мератета Сутулого, и тяжелые для восприятия «Метаморфозы катастеризма», и «Схолии к божественным песням школ» Арисина Неизвестного, и «Явления», и «Предательство Джуумон» Агамерля.

Прекрасные книги.

Релин прикрыл глаза.

Спустя какое-то время, он смог оправиться от удара судьбы. Даже женился во второй раз — на привезенной Хжаем из Карадеша девушке из обедневшего рода Ястребов.

Девушке… Не называй её имя даже мысленно, не береди душу, иначе совсем утонешь в тоске. Пусть все твои спутницы останутся лишь случайными прохожими. Да, они этого не заслуживают, однако иначе окончательно сломаешься ты. Не будет ничего, даже осколков личности. Ты их всех любил, но это было так давно, в другой жизни. Годы берут свое, скоро тебе тридцать четыре — совсем уже старик.