Диана Джонс - Дом за порогом. Время призраков [litres]

– Что еще за сеанс?! – удивилась Салли.

И тут вся комната, электрический свет, лица, мебель, очертания огромного Оливера, уснувшего у ног Неда, – все затряслось, задрожало и стало отваливаться от Салли.

– Никаких сеансов, нельзя! – закричала она. – Произошла катастрофа!

Все вокруг раскалывалось на узкие, дрожащие вертикальные полоски, будто Салли смотрела сквозь бисерную занавеску. Голоса превратились в блескучие нити в другом измерении. В пространстве между нитями проступало что-то страшное, серое, бесформенное. Салли так испугалась этой бесформенности, что изо всех сил уцепилась за дрожащие, дробящиеся, обтрепанные лохмотья кухни. Она слышала голоса Неда и Говарда, далекие, тонкие, будто волокна: они говорили, что спиритизм – «ерундистика», а Джулиан Эддимен отвечал (тоже тонкая полоска звука): «Я думал, для этого мы и пришли».

– Нет, не для этого. Я здесь для другого! – сказала Салли.

И снова уцепилась за лохмотья – они грозили вот-вот вздуться, разойтись в стороны и оставить ее наедине с бесформенностью. Салли заметила, что Шарт, похоже, все знает о предполагаемом сеансе. Она вскочила – такая неуклюжая, что от ее движений два стула зашатались, мотаясь из одной полоски в другую, – притащила буквы от «Скраббла» и вывалила их на стол, а рядом поставила стакан из толстого стекла. Говард с его остреньким, как у выдры, лицом, колыхавшимся, будто водоросли, испуганно вглядывался в буквы. Нед и Фенелла начали выбирать из кучки букв полный алфавит, а Шарт, колыхаясь по половине нитей, будто голубая диванная подушка, выкладывала алфавит в круг посередине стола.

Нитяной голос Джулиана Эддимена что-то произнес. Шарт повернула голову и улыбнулась Джулиану. Салли увидела – вроде бы с неимоверным облегчением, – что Шарт увлечена Джулианом Эддименом. Такое бесформенное лицо, как у Шарт, и без того моталось и раздувалось из нити в нить и к этому времени должно было бы совсем утратить форму. Но из-за того, что́ Шарт питала к Джулиану Эддимену, лицо у нее стало тверже и ангелоподобнее, чем у Имоджин, которая вся поплыла от страданий. Тут Джулиан Эддимен заметил на столе какой-то непорядок. Стол был липкий. Шарт убрала все буквы и нагнулась, чтобы как следует протереть стол тряпкой, – снова голубая диванная подушка. Рука Джулиана Эддимена небрежно скользнула вниз и протянулась к подушке сзади.

Шлеп.

Салли дернулась. Все нити прочно встали на места, и кухня и всё в ней снова обрели плоть. Все смущенно молчали. Сидели и стояли, будто на картине, – кроме Оливера, который тяжело поднимался на ноги, вопросительно глядя в чересчур раскрасневшееся лицо Шарт.

Имоджин со скрежетом отодвинула стул и встала.

– Вы твердо решили устроить этот тупой сеанс? – спросила она.

Никто не ответил. Всем было трудно переключиться с Шарт и Джулиана на Имоджин.

– Прекрасно, – сказала Имоджин. По тому, как она говорила – жесткой отрывистой скороговоркой, – Салли сразу поняла, что Имоджин в ярости. – Я в нем не участвую! Я считаю, что это тупое, гнусное издевательство. Это игры с тем, чего никто не понимает. Это… безнравственно!

– Кому от этого плохо? – воскликнул Джулиан Эддимен. – Мы же просто забавы ради…

– Нельзя заниматься такими вещами ради забавы! – рявкнула Имоджин.

– То есть ты не будешь? – спросил Джулиан.

– Нет! – Имоджин дрожащей рукой сгребла в горсть свои лиловые бусы и принялась их нервно грызть. – И никто не должен!

Джулиан Эддимен бросил возмущенный взгляд на Шарт.

Шарт устало проговорила:

– Имоджин всегда была такая. Ее первые слова были… – Шарт глумливо, делано пропищала: – «Я не игра-а-аю!»

Салли поймала себя на том, что подплывает поближе к столу.

– Шарт, что за чудовищная жестокость?! Как ты смеешь обижать Имоджин, только чтобы угодить Джулиану Эддимену?

Никто, конечно, ее не слышал, кроме Оливера. Он зарычал.

– Слушайте, если нам явится призрак и что-то скажет, – дипломатично заметил Нед, – понадобится кто-то, кто будет все записывать. Может, Имоджин?

– Да, Имоджин, – беспощадно прошипела Шарт. – Или будешь записывать, или уходи.

Имоджин грызла бусы, не зная, как быть.

Джулиан Эддимен засмеялся:

– Пусть идет. Присутствие неверующего может все погубить.

– Я останусь и буду писать, – мятежно возразила Имоджин. Именно на это и рассчитывал Джулиан Эддимен – Салли видела по его лицу.

– Не понимаю, как ты мог мне нравиться! – сказала она Джулиану, и Оливер снова зарычал.

– Успокойся, – сказал Нед Оливеру. – Что нам делать, Джулиан?

– Все садятся в круг и кладут палец на край стакана, – тут же ответила Шарт. – Через некоторое время он должен задвигаться. Мы задаем вопросы, а он по буквам отвечает.

– Да ладно! – сказал Говард. – Я тоже неверующий, затесавшийся в вашу компанию. А свет будем выключать?

– Дурак! Как мы тогда буквы разглядим? – поинтересовалась Фенелла.

Салли зависла над столом, над пятью склоненными макушками и пятью руками, звездообразно вытянутыми к центру, с пальцами на стакане. Самое время всех хорошенько напугать. Первым делом надо вогнать Шарт куда следует, подумала она, посмотрев на Имоджин, которая села поодаль от стола, склонившись над блокнотом. Салли медленно и даже с опаской снизилась к пальцам на стакане.

– А что будет, если сейчас зайдут ваши родители? – засмеялся Джулиан Эддимен.

Все руки тут же напряглись. Даже если бы у Салли хватило сил сдвинуть стакан, преодолев сопротивление пяти застывших рук, ей не удалось бы подобраться к ним. Страх затрещал в жизненном поле вокруг пальцев. Это было как удар током. Салли пискнула и отскочила. От рокочущего рычания Оливера буквы на столе задрожали.

– На самом деле они никогда не приходят, – сказала Имоджин, сидевшая вне круга.

– Чепуха, – сказала Салли. – Приходят, конечно. Поделом вам, если они придут именно сейчас!

– Да успокойтесь вы, – сказала Шарт. Лицо у нее по-прежнему было жесткое и сияющее от пылких чувств к Джулиану Эддимену. – Если мы все не расслабимся, ничего не получится. Посидите тихо. Кто-нибудь, расскажите анекдот или что-нибудь занятное.

– Призрак комода, – вдруг сказал Нед Дженкинс. – Когда я был маленький, мне рассказывали такую страшилку про привидение: как дети приходят в заброшенный дом, и видят там деньги на столе, и хотят взять, а привидение им и говорит: «Я страшный призрак Эйбл-Мейбл, не смейте трогать мою мебель!» Я думал, что это призрак комода.

Все озадаченно замолчали. Салли робко снизилась. Теперь до стакана среди пальцев вполне можно было дотронуться. Салли сделала пробный рывок. Ее рука – то есть то, что было у нее вместо руки, – опустилась в стакан между пятью потрескивающими живыми пальцами. Как будто в центр горелки на газовой плите. Только эту газовую горелку крепко держали пять оцепенелых рук, и сдвинуть ее было невозможно.